Шэрон Нейлор: Это не моя свадьба (но я здесь главная)

Одноактовые пьесы для одного актера сейчас уже не в ходу. Он носил черное и смотрел на все через телескоп горечи, слишком удалившись от реальности, чтобы видеть что-то четко и ясно. Глаза ему закрывала его собственная багрово-сливовая занавесь отчаяния. Ему бы следовало заплатить мне десять тысяч ради еще пяти свиданий. Но я отклонилась от темы…

Зои Бранденберг была гением. Она доверяла мне. И говорила, что у меня «это есть». Я держусь за нее.

Вот почему я отправилась в банк с чеком на десять миллионов долларов и еще не высохшими на пальцах чернильными пятнами после подписания секретного, на уровне ЦРУ, и подробного, в четыре дюйма толщиной, конфиденциального соглашения со звездными женихом и невестой, которые пожаловали к нам — извините, к Зои, — дабы сотворить Бракосочетание Тысячелетия. Я лично с самими знаменитостями не встречалась, хотя в прошлом не раз видела красочные сны сексуального содержания с участием жениха. Их доверенные лица привезли тот документ в запертых на замочек черных кожаных кейсах. Они даже привезли собственные ручки и сразу после завершения процедуры подписания протянули пухленькие, размером с бейсбольную перчатку-ловушку лапки, дабы получить канцелярский прибор назад. В соответствии с условиями конфиденциального соглашения, мы с Зои были единственными разработчиками всего проекта. Никакого вспомогательного персонала. Если о планах сей десятимиллионной свадебной феерии просочится хоть слово, приспешники звездной четы обещали вернуться с пластмассовыми десертными ложками и изъять у меня яйцеклетки, яичники, селезенку, почки и роговицу — без всякого морфия.

Мы назвали это операцией «Роток на замок». Никому ничего не говорить. Никому ничего не писать. Пользоваться только сотовым телефоном с кодированной линией связи. Однажды вечером, дожидаясь поезда в подземке, я подумала, что в кино меня могла бы сыграть Дженнифер Гарнер. Даже государственные секреты не охраняли так тщательно. Нам могло бы понадобиться шпионское снаряжение. Пожалуй, мне пошел бы тот черный кожаный костюмчик, в котором Джен Гарнер щеголяла на экране. И еще необходимо кодовое имя.

Обдумывая варианты последнего, я достигла наконец банка, протолкалась через тяжелые вращающиеся двери и, сама того не заметив, перешла на уверенный, от бедра, шаг супермодели (только не такой лошадиный). В голове у меня звучала музыкальная тема к фильму «Миссия невозможна». Черные волосы заплетены в тугую косу, в ушах брильянтовые сережки, на ногах черные, до колен, сапоги, на губах — свежая красная помада. Я подошла к стойке и призвала на помощь чужой голос. Низкий, с хрипотцой, сексуальный. Таким говорила бы Дженнифер Гарнер в фильме о моей жизни.

— Я бы хотела открыть депозитный счет.

От десяти миллионов мне причиталось пять процентов.

Когда свадьба закончится.

В математике я не сильна, так что пара минут ушли только на перемещение десятичной запятой, но полученной в результате суммы было вполне достаточно, чтобы мечта поваляться на долларах голышом не казалась неисполнимой. Их хватило бы, чтобы обставить квартирку моей мечты всем, что только найдется в каталоге Уильямса Сономы. Ну, если не всем, то многим. Я не сходила с ума от белым ламп в желтый горошек и больше думала о чем-то в шоколадных тонах… насыщенных, густых цветах какао, бледно-золотистых шампанского, бронзовых отливах, редких проблесках розового и… нет, стоп, соскрести розовый и подкрасить коричным.

Мне бы стоило сосредоточиться на букете из калл густо-красного цвета каберне, которые я подбирала по оттенку лепестков, изгибу толстых бледно-зеленых стеблей, тому, как прилегали они друг к дружке, но мысли разбегались. Обычно мне удавалось отгородиться от внешнего мира и полностью посвятить себя конкретной работе. Я сидела в прохладной задней комнате, температуру в которой мы поддерживали на оптимальном для цветов уровне. Часы показывали пять утра. День свадьбы. Невеста — дочь посла, жених — сын нефтяного магната. Все цветы должны совпадать с цветом обоев в детской спальне невесты — красным с розовато-пурпурным оттенком. Образчик цвета она представить не смогла, так что нам пришлось слетать в Бельгию, найти домик ее детства, постучать в дверь и испросить у нынешних хозяев разрешения подняться в спальню. Зои прекрасно владела французским, так что никаких проблем не возникло. Нам позволили не только войти, но и содрать два слоя темно-синей краски, под которыми обнаружился тот самый, красный с розовато-пурпурным оттенком. Хозяин дома узнал Зои по шоу Опры, так что мы, взяв образец краски, получили еще и полный доступ к содержимому хозяйского холодильника и их видеомагнитофону. На меня это произвело сильное впечатление — перед Зои буквально открывались все двери. У нее было имя. Ее знали в лицо. Она была иконой.