- Хочу. Хочу выйти. – Вова спрыгнул со сцены. – Простите нас, мы на пять минут.
- Хорошо, перекур, – согласился режиссер.
Они дошли до гримерной комнаты и остановились в коридоре.
- Я говорила тебе, сколько лет Кристине? - Крылья носа Ирины Михайловны приподнялись, как у хищницы.
- Говорили, - ответил Вова.
- А сколько лет тебе?
- Много.
- Вы спите вместе?
Вова глупо пожал плечами.
- Ты не знаешь, спите вы вместе или нет? - наехала мать.
- Знаю, - кивнул Вова.
- Ты считаешь, это в порядке вещей?
- Я ничего не считаю.
- А я считаю. - Пальцы Ирины Михайловны разомкнулись, указательный ноготь забарабанил по груди датского принца: - Теперь я хочу, чтоб и ты подсчитал: ты уже попадаешь под сто тридцать четвертую статью уголовного кодекса.
Володя поднял пришибленный взгляд. Нет, он не подозревал, что «попадает».
- Ты попал, - продолжала Ирина Михайловна. - Ты вступил в половую связь с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста. Знаешь, чем это пахнет?
- Нет.
- До четырех лет. - Мамаша показала ему веер из четырех пальцев. - Я это говорю тебе как юрист, а не как мать.
Надо отдать должное, она объяснялась хладнокровно и отстранено, и если б не крылья носа, грозно взлетавшие в начале каждого заявления, мы бы с трудом догадались, на чьей она стороне.
- Что четырех лет? - Володя впал в режим торможения.
- Я посадить тебя могу, придурок! Или ты влетишь у меня на десять тысяч баксов. У тебя есть десять тонн?!
- Нет, десяти тонн у меня нет, сажайте.
Вопрос вдруг показался Вове решенным и закрытым. Выдержав паузу инквизитора, Ирина Михайловна ухмыльнулась:
- А теперь я скажу тебе, как мать. Я не буду тебя сажать, не буду трясти. Меня ты больше вообще не увидишь, Гамлет. Знаешь, что тебе светит? Если только пойдут слухи, что ты опять дуришь девочке голову, я поговорю с ребятами из службы безопасности. Поверь мне, Вовик, я пока никого не обманывала, эти ребята умеют так убеждать, что тебя после них ни один театр не возьмет.
Выпустив пар, Ирина Михайловна торжественно замолчала. Вова смутно сознавал детали неприятного разговора. Общий смысл понял: это всё, конец, исчезни, - но вот, что требуется от него в данную минуту - темный лес.
- Это все? - спросил он после паузы.
- Значит так, я о тебе больше ничего не слышу. Я тебя не знаю. Я тебя не вижу. С Кристиной - то же самое. Ты о ней забыл.
- Ладно, - кивнул Вова. – Не волнуйтесь. Все будет хорошо.
Ирина Михайловна круто развернулась и вышла в открытую дверь, оставив Гамлета оцепеневшим подобно статуе.
- Ирина Михайловна! – крикнул Вова, очнувшись.
- Я все сказала, - отрезала мать из темноты.
- Куда вы пошли? – Вова бросился следом. – Там подвал, осторожно! Идите обратно, я вас провожу.
- Меня провожать не надо. - Ирина Михайловна вернулась из подвала. – Скажи куда идти, я как-нибудь справлюсь.
- Туда. – Вова показал на нужную дверь.
Мать Кристины, наконец, вышла, куда надо.
Вова прижался к стене и застонал.
- Круто – услышал он сбоку.
К нему подошла Офелия, в ее руке дымила сигарета:
- Кто это был, Вольдемар?
- Саша, не надо, - попросил Вова.
- Вам плохо, принц?
- Мне офигенно, никогда мне не было так хорошо, - проскулил Гамлет, возведя взор к потолку.
- Будешь курить?
- Я бросил.
- Когда это?
- Вчера.
- На, покури, не мучь себя. Никогда нельзя резко бросать.
Офелия покровительственно улыбнулась, отдала Гамлету дымившую сигарету, сняла парик и с облегчением взбила огненно-рыжие волосы:
- Голова трещит от этого гандона. А что вдруг бросил?
Вова глубоко затянулся и пожал плечами:
- Одышка. Не хочу сдохнуть, поднимаясь по лестнице.
- А как хочешь?
- Красиво, - ответил Вова, пожирая облака табачного дыма. - Ярко, быстро, в лучах рампы. Курение - медленная смерть. А я хочу быстро.
- А я не тороплюсь. Ну что, полегче стало? «Сколько ни старайся, а грешного духа из нас не выкурить», да? Что она от тебя хотела?
- Ты что, не слышала?
- Только в самом конце. Кого ты должен забыть?
- Я познакомился с русалкой, а это ее мать.
- Ого! Не слабо. Дай затянусь, - попросила Саша.
- Это твоя последняя сигарета?
- Нет. Просто хочу покурить с тобой одну сигарету. Мы что, не можем выкурить одну сигарету?
Офелия курила мощными затяжками, как курят водители-дальнобойщики. Ее прически менялись каждый месяц, но всегда оставались короткими и яркими, как у куклы. Губы Саши поджимались в постоянной усмешке, адресованной всему миру, без которой, ее хищное личико могло бы показаться злым и агрессивным. Наконец, эту Офелию-модерн украшал очень соразмерный, аппетитный нос, благолепие которого несколько сглаживало отпечатанную на лице трагедию эмансипированной девственницы рубежа столетий. Ее Офелия дала б прикурить Микки Рурку, что там закомплексованный Гамлет! От невинного ангела эпохи возрождения сохранился лишь авторский текст, в остальном это были антиподы: Саша и Офелия. Там, где у Шекспира культивируется «податливый женский воск», актриса облекалась в непробиваемые доспехи. Но поскольку деградация образа соответствовала бандитской эпохе 90-х, слышавшей о настоящем театре лишь по воспоминаниям стариков (а кого они особо интересуют?), зрители полагали, что все так и должно происходить, текст с ней не спорил, режиссер не возражал, Гамлет был согласен.
Читать дальше