Татьяна Дубровина: Высший пилотаж

Маша пытается расправить руки, точно крылья, и вдруг обнаруживает, что они примотаны к телу шелковыми нитями. Она — в коконе. Она куколка.

А у куколки есть надежда стать однажды прекрасной бабочкой. Просто нужно немного потерпеть, и страх высоты навсегда уйдет из ее жизни.

Чудесное ощущение. Как жаль, что это только сон…

— Эй, куколка! Вот он я! — раздался за спиной такой знакомый и такой неприятный голос с характерными визгливыми нотками.

Не оборачиваясь, Маша ускорила шаг. Менее всего хотелось ей столкнуться в это прозрачное солнечное утро с соседом по даче, Антоном Белецким, и вот ведь, как назло, он заметил ее. Раскачивается небось опять в своем гамаке, как худющий голодный паук. Маша прошлым летом чуть не попалась в его паутину. Едва вырвалась.

Скорее свернуть с аллеи, исчезнуть из его поля зрения! Преследовать ее Антон, конечно, не станет: слишком ленив для этого. Но какую-нибудь сальность вслед наверняка крикнет.

И точно:

— Весна, весна, пора любви! Мои гениталии жаждут разрядки. А ваши, Мария Николаевна? Мери, прильни же ко мне! Сольемся в страстном порыве!

Пошляк. Отвратительный белобрысый дурак. Подумать только: ведь было время, когда Маша считала его интеллектуалом! А выяснилось, что можно быть кандидатом наук и в то же время полнейшим нулем!

Был бы жив отец, он бы приструнил наглеца Белецкого. Но отца нет, и приходится спасаться бегством, пока этот чертов биолог еще что-нибудь не проорал и не испортил настроение окончательно.

Но вот живая изгородь из пышно разросшегося шиповника укрыла ее. С каким удовольствием Маша отстегала бы этими колючими сучьями Антона, как когда-то воткнула кактус в нос Ильи Иванова. Белецкий — из той же когорты отвергнутых ею мужчин.

Все повторяется. Замкнутый круг. Грязь.

И лишь природа девственно чиста.

Весна в этом году выдалась поздняя, и травы только-только начали цвести. Зато солнце припекает совсем по-летнему. Оно уже просушило землю, и шагать по ней — одно удовольствие. Самое время для сбора лекарственных растений.

Осталось пересечь раздольное люпиновое поле, несколько лет назад засеянное этой кормовой культурой, а ныне превратившееся в гигантскую стихийную клумбу, которая летом заполыхает разноцветьем не хуже африканской саванны. И дальше — сразу опушка леса. Первым делом Маша отведает кисленькой «заячьей капусты», а потом уже примется собирать всего понемножку: травки от простуды, от переутомления, от болей в суставах, которые все чаще мучат маму.

Молодые лапки люпиновых побегов щекотали ей ноги, и девушка сняла босоножки, чтобы полнее ощутить эту невинную ласку. Зашагала дальше, блаженно зажмурившись: тут, на ровном месте, споткнуться было не обо что.

А вновь открыла глаза оттого, что внезапный порыв ветра едва не свалил ее с ног. Изумленно огляделась…

Маша будто перенеслась в другой мир. Кругом резко потемнело, и стало до дурноты душно. Откуда она взялась, плотная грозовая туча? Ведь только что небо было синим и прозрачным.

Не успела наша дачница освоиться с этой переменой, как сверху хлынуло. Да так сильно, что дождь даже не показался неприятным. Это если тебе потихоньку что-то струится за шиворот — тогда противно. А вот так, сразу, омыться с головы до ног теплым весенним потоком — хорошо!

И тут же в небесах загрохотало, засверкало. Грянула запоздалая, первая в этом году гроза.

«Ох, — огорченно вспомнила Маша. — Жаль, не успела я помидоры высадить на грядки. Вот уж была бы им поливка так поливка! Сразу принялись бы».

Ну да ладно, ничего не поделаешь.

Говорят, полезно мыть волосы дождевой водой. Раньше русские девушки специально собирали ее для этой цели в кадушки. Так надо воспользоваться выпавшей удачей и погулять под ливнем, тем более что возвращаться совсем не хочется.

Еще, чего доброго, нагрянет на огонек Антон, и отказать ему в чашке горячего чая будет невежливо и негостеприимно, а он уж наверняка не сможет удержаться от приставаний. Придется снова обороняться…

А здесь она одна. И она — частица этого великолепия, этой небесной светомузыки.

Гром задавал ритм, ливень выводил мелодию сложную, полифоническую, как фуга. Сполохи высвечивали то тут, то там лоскутки юной зелени из общего серо-фиолетового фона.

Маша стояла как завороженная, выпрямившись свечечкой, непроизвольно раскачиваясь взад-вперед. Она чувствовала себя скрипичным ключом в грозовой партитуре: этот изящный знак остается неподвижным в начале нотной строки, а симфония кружится и льется как будто специально для него, в его вкусе, подчиняясь его желаниям.