Энрико Франческини: Любовница президента, или Дама с Красной площади

Мы представляем собой забавную компанию. Есть американцы, как, например, Билл, корреспондент «Нью-Йорк Таймс», вечно держащийся, как первый ученик в классе, хотя следует признать, что имеются и получше него, более подготовленные. Есть французы, как Бернар, корреспондент «Монда»: более раскованные, обладающие спокойствием тех, у кого за плечами Великая Французская революция и кто ее уже давно переварил. Англичане, как Квентин, корреспондент «Финенчел Таймс», самые веселые, настоящие провокаторы, готовые выдать соленый комментарий даже на самых пышных церемониях. Японцы же, как Ясуши из агентства «Киодо», самые технологически передовые, всегда с сотовым телефончиком в руках: ты никогда не можешь избавиться от неприятного ощущения, что что бы ни произошло, они раньше всех сообщат об этом миру.

Потом есть мы, народы южной Европы — итальянцы, греки, испанцы; мы разговариваем всегда громко, нагло смотрим на девушек, шумим, даже когда и не следовало бы. Я — самый новенький, приехавший сюда одним из последних вместе с Родольфо, по прозвищу Руди, молодым сицилийцем, который работает в ежедневной газете, являющейся прямым конкурентом моей. Но мы не ощущаем соперничества, напротив, живем в полном ладу и согласии, также и потому, что Руди вечно окружают девицы, а те из них, кого он забраковывает, ищут утешения в объятиях его друзей. Он способный журналист, неотразимый плейбой, однако создан Руди для третьей роли: автомобильного гонщика Формулы номер один. В ожидании, что его возьмет Феррари, он развлекается тем, что на глазах у милиции выкидывает всякие фокусы за рулем своей машины.

Все любят давать советы. Влады Юрчев, югослав из Истрии, работающий в России уже двадцать лет, старшина корреспондентского корпуса, преподал мне первый и самый важный урок: бесполезно пытаться понять перестройку. «Раньше, во времена Брежнева, — сказал он, — не было новостей, интервью были запрещены, свирепствовала цензура. Чтобы написать что-нибудь новенькое, мы изучали, в каком порядке сидят члены Политбюро на официальных фотографиях: кто сидит ближе к Генеральному Секретарю, кто сидит дальше от него по сравнению с прошлым годом. Мы ничего не знали, и все же нам казалось, что мы все понимаем. Теперь, благодаря гласности и перестройке, нет запретных тем, все охотно дают интервью, не существует цензуры. В результате нам кажется, что мы все знаем, но мы ничего не понимаем».

Мне следовало вспомнить его слова в тот день, когда я прочитал то объявление.

В конце рабочего дня, еще не насытившись, пожиратель газет утаскивает домой то, что не успел прочесть на работе. Таким образом, поужинав, Николай, уже лежа в постели, читает, читает, читает до двух, до трех часов ночи. Никто его не беспокоит, и он счастлив в тишине своей маленькой квартирки — в этот час соседи уже выключили радио, не слышен шум воды, льющейся из кранов на кухнях и в ванных, дети в квартире над ним наконец уснули, их родители устали друг с другом ругаться, а девица, живущая в квартире под ним, закончила делиться по телефону с закадычной подругой своими несбыточными мечтами.

Каждый получает удовольствие по-своему. Мой переводчик возбуждает себя посредством чтения, а чтобы дать выход этой страсти, нет ничего лучше, чем спуститься в подземный переход на площади Пушкина. Когда-то эта площадь служила своего рода клубом для молодежи, которая читала стихи у памятника самому любимому поэту России. Сегодня это место встреч молодежи, которые давятся в очереди за гамбургерами в самом любимом ресторане русских — первом «Макдональдсе», открытом в Москве. Запах кетчупа и жареной картошки не поглотил еще полностью культуру лишь потому, что на Пушкинскую площадь выходят также фасады зданий, в которых находятся редакции двух важных советских газет — «Правды» и «Известий», шепотом острили, что в «Правде» нет Известий, а «Известия» не говорят Правды. Теперь печать полна всяких новостей, иной раз даже правдивых, и на Пушкинской площади перед вывешенными на стенах периодическими изданиями всегда толпятся кучки внимательных читателей.

Но самые внимательные и самые многочисленные читатели не задерживаются на площади: они спускаются в подземные переходы, где в начале перестройки люди собирались, чтобы поспорить на политические темы. Там возбужденная и любопытная толпа кружит у лотков бродячих торговцев, выставивших свой единственный товар: газеты. Новые газеты. Старые газеты. Русские газеты. Иностранные газеты. Газеты, которые невозможно нигде достать, потому что в газетных ларьках они уже распроданы за несколько часов. Полуподпольные листки, представляющие лишь группку сумасшедших, которые их написали. Листки политических экстремистов, религиозных проповедников, бредящих пророков. Эротические и порнографические газеты. Газеты с частными объявлениями желающих обменять трехкомнатную квартиру на окраине города на двухкомнатную в центре, продать бывший в употреблении автомобиль, сменять новый умывальник на старую стиральную машину, найти пропавшего сына или родственную душу, а чаще всего — предложить за плату час любви. Объявления такого рода помещены в рубриках, которые сулят особого рода дружбу, интимные знакомства, а также предлагают профессиональные услуги якобы фотомоделей, переводчиц, туристических гидов, хиромантов, «девушек для сопровождения», массажисток. Не совсем ясно, чему больше обязаны подземные переходы своим успехом: возможностью там свободно говорить о политике или обилию голых женщин на страницах раскрытых журналов, переполняющих дотки. Так или иначе, переходы всегда забиты людьми.