Элизабет Адлер - Истинные звезды

— Ну, я не то чтобы ошибся, — он пожал плечами. — Хотя, может быть, красный и золотой декор и голые красотки на его фоне могли бы дать нам что-то новое. Но ты должна признать, что кровати там были намного удобнее, чем тот гамак с москитной сеткой, где мы снимали недавно.

— Да, я за удобства, — с чувством проговорила она. — С кондиционером, уютной кроватью, горячей ванной…

— С обедом при свечах, с бутылкой хорошего вина или лучше с двумя…

— Я вся в шелках, надушена, на высоких каблуках… — В тон ему продолжала мечтать Даная, улыбаясь.

— Ты все еще кажешься мне хорошенькой, — сказал он. — И мне нравится твоя новая стрижка. Вообще-то ты мне нравишься в любом виде, Даная Лоренс, с длинными волосами, с короткой стрижкой, и в шелке, и в сафари. Я люблю тебя всякой.

Даная довольно хмыкнула, взъерошив свою новую стриженую головку, и сказала:

— Иногда я думаю о том, как легко уговаривала фотомоделей подстричься, тогда как сама нервничала целый месяц, прежде чем подстричься. Даже когда жара вынуждала сделать это.

— Пойми, Даная, — сказал Вик, вдруг посерьезнев. — Я никогда не знаю, как долго это может продлиться.

— Как я со своей прической, — сказала она и взяла его за руку. — Я ношу и длинные и короткие волосы так, как мне идет. А сейчас ты мне очень подходишь.

Вик серьезно посмотрел на нее:

— Послушай, Даная, ты уверена, что хочешь быть со мной? Ведь ты нашла свой путь: твои фотографии великолепны. Конечно, ты все равно рискуешь. Но у тебя и в Нью-Йорке все шло успешно.

Вглядываясь в его пытливые глаза, Даная вздохнула:

— Сначала ты уговариваешь меня уехать из Нью-Йорка, а потом вернуться туда. Только потому, что я не хочу, чтобы тебе угрожала опасность.

— Я эгоистичен, Даная.

— Значит, таким ты мне нравишься, Вик Ломбарди, — сказала она. — Давай будем вести себя так, как это было в старых фильмах, — сказала она, чокаясь с ним. — Давай будем наслаждаться жизнью сейчас, а потом как-нибудь все образуется. Мне кажется, однако, что до сих пор я годами обдумывала свое жилье, а теперь хочу жить, как живется, пока я с тобой.

— Договорились, — произнес Вик, и их глаза встретились над кромкой бокалов.

Последние пачки фотографий Данаи, сделанные в горячих точках — на войне на Среднем Востоке, в Африке, в Индии, — лежали на столе у Каролины. Она раскладывала их снова и снова. Ее ошеломили все эти находки фотокамеры — печальные рассказы о человеческой жизни, разрушенных городах, где когда-то жили цивилизованные люди, взрывы юмора среди суровых будней, портреты людей, покалеченных войной, чья жизнь отражалась на терпеливых, гордых без возраста лицах. Мужчины, женщины, дети — камера Данаи захватила момент их восхитительной храбрости и мужества. Фотографии великолепны, думала Каролина. И на самом деле они были красивы и трогательны. Хотя Даная упрямо искала ошибки и недочеты и иногда находила их. Эти фотографии скоро появятся в газетах и журналах всего мира. Их везде ждали с тех пор, как появились ее первые фотографии этой серии еще месяц назад.

Каролина медленно собрала все фотографии, аккуратно вставила их в альбом. Было нетрудно вычислить, где была Даная в данный момент. Нужно просто включить телевизор, посмотреть новости с репортажем Вика Ломбарди. Где был он, там и она. Даная наконец нашла, что хотела, хотя это была незнакомая ей и неровная тропа.

Дверь кабинета Каролины была открыта.

Она откинулась на спинку серого кожаного кресла, закрыла глаза и погрузилась в мир «Имиджиса». Она слышала, как недалеко печатали на машинке, как звонил телефон, голос клерка внизу, когда он отвечал на звонок.

Недалеко хлопнула дверь студии, и она услышала взрыв хохота под музыку симфонии Бетховена — Марк Эллис находился в третьей студии, и он всегда работал под музыку Бетховена, несмотря на то что все его модели хотели слушать только Брюса Спрингстина.

Громкие голоса послышались из первой студии, где Фрости Уайт пыталась выбрать мужскую одежду для съемок рекламы фирмы «Авлон». Доносился звук металлических вешалок с платьями, которые везли во вторую студию для съемок новой зимней коллекции Броди Флитта для журнала «Вог». Тихо было только в четвертой студии, но это продолжалось недолго. Морт Фриман должен был прийти в шесть часов, чтобы продолжить работу над каталогом «Ройл». Морту было двадцать четыре года, он родился в Нью-Йорке, и, по теории Данаи, это был самый яркий талант за последние двадцать лет, не считая ее самой. Перед тем как она отправилась снимать на Восток, она пообещала Харрисону, что Морт займется новым каталогом «Ройл».