Шарон Сэйл: Бриллиант

— Картежник, в карты играет.

Ответ был совершенно неожиданный. Джедда Уиллис в растерянности автоматически повторила:

— Картежник?

Старшая из девочек утвердительно кивнула, губы ее плотно сжались, отчего лицо приобрело злобное выражение. Однако это выражение не имело никакого отношения к только что заданному вопросу. Куин Хьюстон была не из тех, кто поддается минутным настроениям. Она понятия не имела о том, что такое общественное положение или чувство уважения: к себе или к окружающим — все равно. Она и сестры были всего-навсего дочерьми картежника.

На Джедду Уиллис в ожидании уставились три пары зеленых глаз. У нее сразу появилось желание извиниться, хотя она и сама не могла бы толком сказать, за что именно. Никаких извинений Джедда, разумеется, приносить не стала, а вместо этого поднялась со своего места.

— Ну ладно, девочки, пора в класс.

Они молча последовали за ней. Покорные своей судьбе.

Джонни Хьюстон был завзятым игроком. Он любил повторять, что, мол, конгресс должен принять особый закон, для того чтобы он оставил игру. Но в данном случае он ошибся. Хватило и Божьего промысла.

Внезапный порыв ветра растрепал густые, светлые волосы Даймонд. Переступив с ноги на ногу, она прищурилась от солнечного света.

Священник заметно вспотел. Даймонд едва удерживалась, чтобы не улыбнуться. Для такого легкомыслия время было совершенно неподходящее. Хотя, будь рядом Джонни, он первым бы рассмеялся. Лишь смерть сумела свести друг с другом Джонни и святого отца.

Слезы внезапно подступили к ее глазам, и все вокруг как бы слегка размылось. Даймонд заморгала, затем посмотрела на траву под ногами, стараясь не замечать глубокую яму справа от себя. Похороны были очень бедными, и эта могила представляла собой последний приют для ее отца, Джона Джакоба Хьюстона.

С выражением вызова на лице Куин не отрываясь смотрела сейчас на священника, позволившего себе проявить непочтительность, характеризуя жизненный путь ее отца. Куин было крайне неприятно слышать сейчас подобные слова. Уж если кто и имеет право судить, а тем более осуждать Джонни Хьюстона, то лишь она сама. Ну и Господь Бог, разумеется. Ей было двадцать девять лет, она была самой старшей из детей и, конечно, имела на это право.

Куин увидела, что Ди тоже плачет. Слезы сестры были так же привычны, как и ее широкая улыбка и удивительная красота. Сколько бы раз Джонни ни проигрывался в пух и прах, Даймонд всегда первой готова была его простить. По мнению Куин, у Ди было очень уж жалостливое сердце.

Лаки уставилась в глубокую, темную ямуч вырытую на склоне холма. Она пыталась представить, каково будет отцу, такому веселому и любящему пошутить, под шестифутовым слоем теннессийской земли… Тем более что он останется там навсегда. Девушка нервно передернула плечами и подавила готовое вырваться из груди рыдание.

Священник снова принялся читать «Отче наш». Пальцы Лаки свела нервная судорога. В этот момент обе сестры протянули к ней руки: получилось крепкое тройное пожатие. При этом Лаки не подняла головы. Не было никакой необходимости. Она чувствовала, что сестры стоят совсем близко.

Девушки стояли рядом, в изножье еще пустой отцовской могилы, объединенные кровными узами и рукопожатием. И еще их объединял отец и тот образ жизни, который он вел.

Отец Джозеф Четэм чуть заметно вздохнул, завершая траурную церемонию. С того мгновения, когда он ступил на этот холм, и до самого окончания службы он чувствовал, что три пары зеленых глаз прожигают его прямо-таки насквозь. Он понимал, что детям Джонни Хьюстона уже немало горя пришлось хлебнуть в Крэдл-Крике. Что ж, такова была их судьба. Однако за все время, что он служил священником, отцу Джозефу никогда не доводилось видеть таких поразительных женщин. Ему внезапно стало стыдно при мысли, что в такой печальный для семьи покойного момент он позволяет себе неуважение к этим женщинам.

По кивку священника могильщики принялись медленно опускать в могилу простой сосновый гроб.

Куин стиснула зубы и уставилась прямо перед собой, не желая показывать окружающим нахлынувшие на нее чувства. Лаки прикрыла глаза, одинокая слеза скатилась по щеке и капнула на рубашку. Даймонд нарушила скорбную тишину. Она сделала шаг вперед, подняла голову, посмотрела на солнце, затем глубоко вздохнула и — запела.

Приятно возвращаться домой, пусть всего только на ночь. И совершенно не важно, что Томми Томас, менеджер, чуть с ума не спятил, когда он объявил о своем намерении. Джесс давно уже отвык от фамильярности, которая царила в семье и школьной бейсбольной команде, которая знакома всем, кто занимается охотой и ходит на рыбалку. Ему недоставало простоты в отношениях с людьми, и на прошлой неделе он решил внести кое-какие изменения. Тем более что после того, как к нему пришел успех, ему полагались некоторые привилегии.