Лина Дорош - Весло невесты

Хотелось пошутить, как-то вроде: «Прямо настоящий?». Но удалось задать вопрос более дурацкий:

— Серебро? — разницы особой — серебро или нет — не было, но надо о чем-то поговорить, пока я решу: можно ли купить ангела-хранителя.

— Серебро, конечно, — женщина пыталась говорить со мной на моем же языке, как она себе его представляла, и сохранять доброжелательность.

Сознание выхватило слово «конечно», и решение было принято.

— Вот кто мне сейчас нужнее всего. Будьте добры кулон и … — глаза скользили по витрине с цепочками.

— Цепочку? — женщина в платке уже протянула мне кулон и подставку с цепочками.

— Да, именно — браслет.

Шмелев — городок небольшой. Его размеры мне охарактеризовали так: «За сорок минут можно от края до края пройти». Здесь очень хорошо заметна граница: где город еще есть, а где его уже нет. Понять, когда заканчивается Москва или Питер, бывает очень сложно. Только указатели помогают сориентироваться, что ты за пределами столиц. Здесь всё просто: там, где города уже нет, его нет совсем. Поле какое-то. Потом виден лес. А потом, сильно дальше, на холме или за рекой, или еще дальше — маленькие домики с трубами. И окошки в них горят, как в старой песне: «Бьется в тесной печурке огонь. Пам-пам-пам. За окошком снега да снега. Пам-пам-пам. До тебя мне дойти нелегко…» Дальше в песне что-то про нежизнь, но я настолько эгоистична, по крайней мере сейчас, что как Джульетта не смогу. Жизнь для меня гораздо больше любви. Больше любви Джульетты и Ромео. Больше меня самой — во что верится пока с трудом. Вот так я чувствовала себя по приезде в город с четкими границами.

Кафешек оказалось мало. Еще одно удивительное наблюдение. Так мало, что совсем нет. В эту пору поесть — мы о вечере не самом позднем — только в ресторане. Меня пустили. В ресторан. В джинсах и кепке. И темных очках. Интересно, женщину во мне хоть заметили? Чтобы не расстраиваться, уточнять ни у кого не стала. Стала осматриваться и думать. В непривычных обстоятельствах начало и течение мыслительного процесса ощущается физически.

Очень похоже, что меня приняли за чужую, за приезжую. Вопрос: «Что не так?» Надо просто посмотреть вокруг… Ясно. Здесь женщины в это время года и в эту пору суток не носят таких волос, таких сумок, весь этот мой европейский «кэжуал» — здесь вообще ТАК не носят… никогда. Конечно, чтобы это понять, вовсе не обязательно было переться в ресторан. Даже лучше было бы этого избежать, потому что в Шмелеве в ресторан ходят нарядными. В столице в ресторан об эту пору надевают вечерние платья, а здесь надевают что-то невыносимо нарядное. В первый вечер эта разница видна очень. Если вы не понимаете, чем нарядное отличается от вечернего, то вы — счастливый человек. И не надо вам ничего узнавать об их различиях. Живете вы в столице или провинции — тоже не важно. Одинаково вам не надо об этом знать, потому что вы — одинаково счастливы. И не улучшайте конструкцию, как говорят.

Но! Всё-таки, про ресторан. В столице люди забыли, что бывают рестораны без рестораторов. Это хорошая форма амнезии, если амнезия бывает хорошей. В провинции можно изучать особенности ресторанного дела в России в период с после НЭПа и до перестройки. С научной точки зрения, можно собрать информацию бесценную. С житейской — особой приятности не найти, да и пользы, откровенно говоря, тоже.

В любом городе России, еще с советских времен есть ресторан. Есть статус города — есть ресторан. Насколько населенный пункт на самом деле город — не важно. Если наткнулись на ресторан, то можно с уверенностью говорить, что попали в город.

Кафешки я не нашла, но увидела вывеску со знакомым до боли словом «Ресторан». Поскольку он был единственный отдельно стоящий — не при вокзале и не при доме культуры — то лучше всего его позиционировало не имя, а назначение — ресторан. Над названием никто не задумывался. Зачем? «Ресторан» — само по себе имя собственное для шмелевцев. Это в столице всякие «Обломовы», а в Шмелеве всё строго, гордо и по делу — «Ресторан».

Интерьер зала концепта в себе не содержал. Он, как и название, отражал предназначение: столики со стульями, барная стойка с барными стульями, эстрада для музыкантов, арка на кухню и место для танцев. На столах были скатерти, наборы «соль-перец-салфетки» и пустые вазочки для цветов. И, конечно, между столиками чинно ходили официанты: молодой человек и две девушки. Девушки еще как-то иногда улыбались, а молодой человек играл неподдающегося. Он понимал, что является украшением и гордостью заведения, а потому старался не забывать о своем высоком предназначении и нести себя среди этих скатертей и пустых вазочек достойно, с высоко поднятой головой и серьезным выражением лица, чтобы клиенты не расслаблялись. Иногда он смотрел на себя в зеркало, оценивал: достаточно ли серьезно выражение его лица, — оставался доволен или добавлял серьезности. Делал он это не зря: ему всегда оставляли хорошие чаевые, в отличие от девушек. Девчонки тоже пытались время от времени серьезничать, но на их чаевых это сказывалось в сторону уменьшения, поэтому от экспериментов они отказались и ближе к счету начинали интенсивно улыбаться клиентам. Они всё время играли в одну и ту же игру: угадай, кто будет платить. Новенькие всегда проигрывали, а наработав стаж пару-тройку месяцев, начинали выигрывать. Просто все клиенты к этому моменту были изучены, как таблица умножения, равно как и даты активного отдыха шмелевцев в ресторане. Поэтому счет без наводящих вопросов приносили тому, кому надо, и получали свои законные чаевые. Не за улыбки, как думали они, а за понятливость, как объясняли своим дамам платежеспособные клиенты.