Пенни Винченци - Злые игры. Книга 1

— Доктор Стивенс, ну конечно же знает. — Она улыбнулась ему почти весело. — Я бы даже сказала, что именно в этом и заключается главный смысл нашего брака. Чтобы в моей жизни были другие мужчины.

Вирджиния, 1956–1957

В 1956 году приличные девушки этого еще не делали. А Вирджиния Прэгер была очень приличной девушкой.

Но ее, как и большинство ее ровесниц, весьма беспокоило то, что приличные молодые люди этим занимались.

По этому поводу она и высказалась как-то своему брату, Малышу Прэгеру. Произошло это в один апрельский день, уже в сумерки, когда по бодрящему легкому морозцу они ехали по направлению к Лонг-Айленду, чтобы провести Пасху с родителями в Хамптоне. В машине, кроме них двоих, никого не было; за рулем сидел Малыш. Это ужасно несправедливо, подумала вдруг она; временами ей кажется, что сильнейшее впечатление о первом годе, проведенном в Уэлсли, — это воспоминания о том, как ей постоянно приходилось отталкивать потные, жадные руки, стремившиеся забраться к ней то под лифчик, то еще ниже, под трусики; и при этом она еще чувствовала себя виноватой оттого, что к ней приставали; а потом выслушивала разговоры девчонок о том, что какой бы ты ни была там девственницей, но в первую брачную ночь лучше иметь дело с парнем, у которого уже есть кое-какой опыт и который понимает, что и как надо делать.

— Вашему брату дозволяется перебеситься в молодости. А почему же нам нельзя?!

— Потому что вы женщины, — объяснил Малыш, переводя новый, беззаветно любимый «порше-спайдер» на пятую скорость и разгоняя его почти до сотни миль в час. — Посматривай, нет ли полиции, сестренка, ладно?

— Тебя не поймают, — раздраженно заметила она. — Ты никогда не попадаешься.

— Могу однажды и влипнуть.

— Ах, как умно! Как мы здраво рассуждаем! Совсем как папа, когда он заявляет, что девушкам нечего соваться в банковское дело. Но ведь это же глупо!

— А тебе что больше нравится? — поинтересовался Малыш. — Банковское дело или секс?

— Банковское, — не задумываясь, ответила Вирджиния. — А тебе?

— Мне — секс. Надо нам поменяться местами, — расхохотался Малыш. — Обманщица ты, Вирджи! Тебе ведь на самом-то деле вовсе не хочется перебеситься, тебя это совсем не интересует. Тебе подавай банк. Ты что, действительно хочешь влезть в это дело?

— Не знаю… может быть, и нет. Но мне бы хотелось попробовать… Осторожно, Малыш, полиция!

Малыш мгновенно сбросил скорость и ушел вправо, в соседний ряд; стрелка спидометра легко и непринужденно скользнула вниз. Патрульная машина поравнялась с ними, и сидевший в ней полицейский посмотрел на Малыша так, словно готов был убить его; на протяжении нескольких следующих миль он так и держался с ними рядом, но потом откуда-то сзади, из сгущавшейся темноты вылетел на бешеной скорости «мерседес», скользнул мимо и мгновенно скрылся из виду, и полицейский устремился за ним в погоню. Малыша же он так и не остановил и не оштрафовал. Малыш в очередной раз не попался.

Вирджиния была права, он действительно никогда не попадался. Сколько он помнил и себя, и сестру — с того самого момента, как оба они начали ходить, — Малыш никогда не попадал ни в какие неприятности. Если в доме что-нибудь портилось или ломалось, если они опаздывали к чаю, забывали пригнать с пастбища своих пони, написать поздравительные или благодарственные открытки, выгулять собаку или вычистить клетку кролика, если они получали плохие отметки или замечания за поведение в школе, — у Вирджинии всегда бывали в таких случаях неприятности, а Малыш каким-то непостижимым образом непременно выпутывался. Ему никогда не приходилось ни врать, ни делать вид, будто он ничего не натворил, — ему просто всегда везло. Когда ему предстояло сообщить отцу о какой-нибудь своей провинности, тот или оказывался в деловой поездке, или его не было в нужный момент дома, или он был занят и не желал ничего выслушивать; или же мать оказывалась чем-нибудь занята — чаще всего очередным благотворительным мероприятием, которые у нее следовали одно за другим непрерывной чередой; или сам Малыш тихо и незаметно прокрадывался в дом попозже, когда миссис Уайни, их нянька, уже занималась какими-либо другими делами; или садовнику становилось жаль кролика, и он сам наводил порядок у того в клетке, не дожидаясь, пока кто-то другой об этом вспомнит.

Так или иначе, но Малыш никогда не попадал в неприятности.

Вирджиния же попадала в них постоянно. Несмотря на то что ее все любили, она вечно во что-нибудь вляпывалась. И чаще всего натыкалась при этом на отца. К тому же она все время оказывалась как бы в тени Малыша: за что бы она ни бралась, у всех и всегда возникало такое впечатление, что ему любое дело удается лучше, чем ей. И это было весьма странно, потому что Вирджиния превосходила Малыша умом. И хорошо понимала, что она умнее. Она легче все схватывала, быстрее соображала, отметки у нее всегда были лучше, она чаще, чем брат, добивалась различных успехов и реже терпела неудачи. Из года в год она училась только на отлично, тогда как Малыш вечно перебивался где-то между «удовлетворительно» и «посредственно». И тем не менее у нее было постоянное ощущение, что она неудачница. Отчасти это происходило по вине ее отца: не замечая выдающихся способностей дочери, проявляя полнейшее безразличие к ее успехам, он превозносил до небес куда более скромные достижения сына и даже отсутствие у него вообще каких-либо достижений. «Парень совершенно безнадежен, — говаривал отец, и его глаза теплели и смотрели на сына с любовью и гордостью. — Так же туп в математике, как и я был в свое время», — добавлял он, ожидая и предвкушая непременный взрыв льстивого смеха и деланых возражений слушателей и привлекая всеобщее внимание к умению Малыша казаться умным, упорным и работоспособным — к опасному, но полезному в общении умению, которым какая-то безмозглая фея наградила его еще в колыбели и которое стало для него подлинным даром судьбы, заменив собой все другие. Оно и вправду оказалось крайне ценным, и Малыш отлично сознавал это, затрачивая массу времени и усилий на то, чтобы оттачивать и совершенствовать его, а Вирджиния с обидой и возмущением наблюдала за ухищрениями брата, скованная цепями присущего ей послушания и потому производившая впечатление несколько туповатой.