Татьяна Герцик - Банальная жизнь

Тут меня заело.

— Разойдемся? И как вас понимать? Вы ставите свою испорченную машиненку в неположенном месте, и заявляете, что это случайность? Оставили бы ее на автостоянке, ничего бы и не случилось. Или деньги экономите на чужих нервах?

Он вспылил.

— Да никогда сирена без повода не включалась! И сейчас наверняка повод был!

Я мило подтвердила:

— Ага, ваша машинка меня еще с прошлого раза невзлюбила, когда я ее по капоту двинула, вот и вопит, предупреждая вас, что это я иду! Нервная она у вас слишком! Лечить ее надо, желательно вместе с владельцем!

Он неприлично заржал.

— А ну, давайте-ка, просто так пройдите мимо! И увидите, что ничего не произойдет! Это всё ваши дурацкие козни!

Я не стала уточнять, что кознями занимаются ведьмы и можно считать, что он меня опять оскорбил. Величественно выпрямилась и, негодующе глядя на эту непотребную машинку, прошла мимо нее на весьма и весьма приличном расстоянии. И, — о чудо! — она снова истошно заорала. Я с чувством глубокого удовлетворения посмотрела на изумленное лицо оппонента и с трудом удержалась, чтобы не показать ему язык. Только язвительно поинтересовалась:

— Ну, что?

Быстро выхватив пульт, тот отключил сигнализацию. Потом довольно близко прошел мимо своего впечатлительного авто сам. Машина дисциплинированно молчала. Он прошел еще раз, поближе. Результат был тот же. Тогда он повернулся ко мне и скомандовал:

— А ну, теперь вы!

Мне не понравился его командирский тон, но я, наступив на горло никчемушной гордости, снова промаршировала мимо машинки. Вздрогнув, будто я по меньшей мере принялась отвинчивать у нее колеса, та истошно взвизгнула. Обескураженный владелец остался стоять, огорошено глядя на свой сумасшедший драндулет, а я, не говоря больше ни слова, прошагала в библиотеку с видом оскорбленного достоинства.

Только достала из сейфа квитанции, чтобы составить справку для ревизоров, как в кабинет залетел экс. Что за неделя ненужных встреч! То его благоверная, то он сам.

Выпучив круглые бессовестные глазки, Михаил снисходительно посмотрел на меня, уверенный в своей неконкурентной значимости в моей жизни. Ну, конечно, кому я с двумя детьми нужна?

— Яна, может, ты меня простишь? Клянусь, я всю жизнь тебя одну любил, а с Надеждой черт попутал. Может, всё сначала начнем? Одна ты у меня свет в окошке. — Проворковал, абсолютно уверенный в моем согласии.

Вот фат! Мне на него даже смотреть было тошно. Сразу всколыхнулась старая боль. Это теперь я стала умнее и осторожнее, не то, что в былые времена, когда доверчивая была до омерзения. Что ни соврет, всему верила. По небольшим признакам сейчас догадываюсь, что изменял он мне, наверное, с самых первых дней совместной жизни.

— Да ты и Надежде в любви клялся и, подозреваю, многим и до, и после нее. Ты же трепло, тебе слова на ветер кидать удовольствие одно.

Он возмутился.

— Никогда я ей о любви не говорил. Одной тебе!

— А если проверить?

Он гулко стукнул себя в грудь.

— Проверяй!

И тут случилось нечто совершенно для него неожиданное. Я подняла трубку телефона, набрала номер Надежды и проговорила:

— Надежда Семеновна, это Яна. Твой муженек сейчас в моем кабинете сидит и мне в любви клянется. А про тебя говорит, что и не любил никогда!

Та как завопит:

— Да он мне про тебя то же самое говорит! Вот козел! Ну, придет он домой!

Дала послушать эксу ее приятные слова.

— Ну как?

Он позеленел.

— Не ожидал я от тебя, Яна, такой подлости! Ты всегда для меня примером была порядочности и доброты!

Я натужно рассмеялась.

— Ну, надо же! Как славненько роли-то были в нашей семейке расписаны! Я честная и порядочная, то бишь в твоем понимании наивная дура, которую грех не обмануть, а ты ловелас и подлец, который любую бабу вокруг пальца обведет. Но я от тебя кое-чему за годы совместной жизни научилась. Иди-ка ты отсюда!

Он, слава Богу, ушел, а я долго еще потом мучилась. Вспоминалось то одно, то другое, но я запретила себе думать о прошлом. Ни к чему травить с трудом затянувшиеся раны.

Пришедший в мой кабинет Абрам Серафимович долго мялся, не зная, как подойти к терзающей его нелегкой проблеме. Смешно болтая в воздухе короткими ножками, он сидел на неудобном стуле напротив меня. Вот мол, я какой демократичный, не тебя к себе вызвал, а сам к тебе пришел. Вытащив большой платок в серо — зеленую клетку, тщательно промокнул лицо, тяня время и давая мне возможность проявить лучшие черты характера, а именно снисходительность и деликатность.