Наталия Соколовская - Любовный канон

Холодная ладонь Лидии чуть горбилась, а пальцы были сомкнуты. И эта лежавшая поверх простыни рука напоминала что-то. Самый первый урок игры на фортепьяно, преподанный мне Лидией, вот что.

«Сожми правую руку в кулак, а ладонь левой свободно положи сверху. Зафиксируй эту форму». Потом она взяла чуть выше запястья мою руку и медленно опустила на клавиатуру. Средний палец уперся в ноту «до». «Повтори». Мягким посторонним движеньем я подняла закругленную ладонь и опустила на прежнее место. «Надо почувствовать дно , тогда звук будет полным» – так или приблизительно так выразилась Лидия. Я не смогла запомнить точно, потому что боялась сделать неправильно и нервничала.

С Лидией я всегда немного нервничала, когда она меня учила . Многое мне никогда не пригодилось. Например, как делать коржи для «наполеона». Потому что мне всегда было жаль тратить время на то, от чего ничего не останется. Или как чистить столовое серебро. Потому что я никогда не умела сводить концы с концами, и с наступлением первых же трудных времен все загодя выданное мне приданое благополучно сдала в ближайшую комиссионку.

А еще она учила меня, в какой последовательности что есть за столом, и я до сих пор физически не могу приступить к мясному блюду прежде рыбного. Уж не помню, каким образом Лидия добилась такого пожизненного эффекта.

Действительно пригодился случайно перехваченный мною взгляд, брошенный Лидией на сервированный к приходу гостей стол. Она смотрела, что-то прикидывая, мысленно сравнивая копию с открытым только ее внутреннему взору оригиналом . Отстраненно-оценочный, это был бесстрастный взгляд судьбы, которая знает, что конечный беспорядок и разор на столе – всего лишь заранее заложенная и ничего не меняющая в общей композиции погрешность.

Кажется, именно так я восприняла последний урок, данный мне Лидией в мрачной, похожей на подземный грот больничной палате.

Я осторожно подсунула свою ладонь под ее, как делала в детстве, когда хотела, чтобы Лидия обратила на меня внимание. Теперь я как бы предложила ей поиграть. Будто я опять маленькая и мы вместе идем по делам .

Вдыхала Лидия громко, с хрипами, и при этом почти не выдыхала. Наверное, хотела оставить себе весь добытый в том , разряженном пространстве кислород. Непроизвольно я начала дышать с нею в такт. Я замечала, так бывает, когда сидишь с кем-то рядом в электричке или на концерте. И вот уже весь вагон или весь зал попадает в резонанс, вдыхает и выдыхает вместе, подчиняясь другой , всеохватной амплитуде.

Неизвестно, как далеко могло бы зайти наше с Лидией синхронное дышание, но мост , по которому мы шли рядом, пусть и разными дорогами, выдержал.

Я наклонилась к уху Лидии и стала говорить: «Ты не бойся, не бойся…» Я говорила это на всякий случай, ведь я не знала, что с ней сейчас происходит.

Мне самой не было страшно. Я боялась только одного: вдруг кто-нибудь войдет в палату и помешает нам, и тогда вся моя предыдущая жизнь с Лидией потеряет смысл. Так, по крайней мере, мне казалось. Наконец мы вместе вдохнули, а выдохнула я одна. Хотя, с точки зрения Лидии, все было наоборот.

Я подождала еще немного, убедилась, что больше не нужна ей, и вышла.

Если бы не Лидия, я бы увидела Таиного сына.

Доведя до конца попытку побега, я редко бывала в родном городе, а Тая приезжала только на сессии. В своем Архангельске она вышла замуж, и однажды я случайно встретила ее на Университетской набережной, уже с приличным животиком. Ни о чем таком я предупреждена не была, и Тая несколько минут наслаждалась моим замешательством.

Был ослепительный июньский полдень. Река текла рядом в направлении, которого я никогда не могла определить.

Я никогда не доверяла рекам. Они навязывают вектор движения, они текут мимо, себе на уме, они соблазняют другим берегом, где все то же самое…

Расхожая метафора человеческой жизни, река на самом деле – вытянутое в длину место принудительной прогулки.

И только море, мучительное и желанное, как объятья, которыми не дано насладиться в полной мере, море, не раздающее ложных обещаний, но готовое отдавать себя, где ничто не последовательно, но всё одновременно , всё сейчас , – только оно достойно любви.

Мы перешли на Ломоносовскую линию, в тень дерева, на месте которого теперь стоит памятник. Тая расстегнула нижние пуговицы кофточки, чуть приспустила корсаж юбки, и я увидела сбегавшие по ее круглому животу, от средостения – вниз, светлые растяжки, похожие на струйки дождя, стекающие по оконному стеклу.