Дороти Кумсон: Прежняя любовь

Когда пламя затухает, я сижу и жду, пока жаровня остынет. Сегодня ясный безоблачный день и солнце светит так ярко, как будто нигде в мире не существует ни забот, ни бед. Пепел остывает быстро, что позволяет мне собрать его и рассыпать по саду. Я узнала, как сильно Ева любила этот дом, поэтому считаю правильным, что то, что от нее осталось, будет лежать здесь и станет частью истории дома. Для такого большого дома сад маловат, поэтому мне почти везде удается оставить немного пепла, немного сути Евы.

Вымыв руки, я поднимаю глаза и смотрю в окно. Вот она. Стоит посередине лужайки. В ослепительном солнечном свете она кажется почти прозрачной. Она одета в свое платье, а на ногах у нее кроссовки, как в тот день, когда она его купила. Ее лицо озаряет улыбка, отчего немного прищуриваются ее прекрасные глаза цвета индиго и смягчаются черты лица. Она поднимает руку и машет мне.

Я не задумываясь машу ей в ответ.

Она что-то говорит, и, хотя я знаю, что она там, а я здесь, и что этого не может быть, я слышу в голове ее голос. Он не такой, каким я его себе представляла.

Он мягкий и совершенно обычный. Он совсем не отличается от голосов множества женщин.

— Спасибо, — говорит она мне.

— Тебе спасибо, — отзываюсь я.

Я слышу, как у меня за спиной хлопает входная дверь.

— Либби, ты готова? Если мы не выйдем сию секунду, Бутч не встретится со своей подружкой.

— Иду! — кричу я Джеку, не сводя глаз с Евы. — Ты так говоришь, как будто он способен на что-то большее, чем стоять и пускать слюни.

Ева отмахивается от меня, давая понять, что я должна возвращаться в свою жизнь. Ее улыбка становится еще шире. Я снова машу ей, а она начинает таять, растворяясь в воздухе. И вот уже я душой ощущаю, что она наконец-то находится в другом, лучшем из миров.

Liberty — свобода (англ.). (Здесь и далее примеч. пер.)

Butch — грубиян, наглец, насильник (англ.).

Honey — мед (англ.).