Татьяна Тронина: Печальный зверь

Кстати, со своим начальником она в первый раз была на «ты».

В Петербург на «Красной стреле» Оля поехала не одна. Ее сопровождал коллега, большой специалист по компьютерным сетям, бывший очень высокого мнения о своих умственных способностях. Его фамилия была Потапенко. Он являлся прямым потомком того самого писателя, который в свое время соперничал с Чеховым, – тоже лишний повод возгордиться, впрочем, если не брать в расчет результатов этого соперничества. У Потапенко в кофре пряталась бутылка дагестанского коньяка. Он давно положил глаз на Олю. Свои сети он раскидывал не только в виртуальной реальности.

В преддверии белой ночи специалист по сетям разлил коньяк по пластиковым стаканчикам.

– Ну, за здоровье…

Оля поощрительно похлопала Потапенко по гладко выбритой щеке и назвала его «пупсиком». «Клюет», – подумал потомок литератора. За «Красной стрелой» в голубых сумерках неслись на крыльях чьи-то легкие тени…

Под утро Потапенко ползал по коридору с пустой бутылкой дагестанского коньяка и собирал галстуком вагонную пыль, тем самым впрямую помогая железнодорожной обслуге. Оля его выгнала из купе «за неприличное поведение». Потомок рыдал в голос и пытался высморкаться в подол мрачной проводницы. Проводница отгоняла его веником…

На берегах Невы Потапенко продолжил свои ухаживания. Он даже грозился спрыгнуть с колоннады Исаакия, если Оля не пойдет ему навстречу…

Но она не пошла.

В разгар белых ночей в Питер приехал Платон Петрович Крылов и сказал Оле, что бросил свою семью – жену, двух дочерей (25 и 23 лет), двух незамужних сестер предпенсионного возраста, тещу и сестру тещи (ветерана вредного производства).

– Как же ты их всех смог бросить, Платоша? – изумленно спросила его Ольга. – Они же без тебя пропадут!

– Знаешь, Оля, – задумчиво сказал Крылов. – Я почти тридцать лет жил для них. А теперь хочу пожить и для себя… В сущности, счастливый человек – это не тот, кто живет правильно, а тот, кто живет так, как ему хочется… Чувствуешь разницу?

«Чувствую», – ответила Оля и поцеловала его. Потом еще и еще…

«А ведь он милый, – подумала она. – И он мне нравится!»

Несмотря на разницу в возрасте, союз Крылова и Оли оказался действительно очень счастливым.

Нина все-таки добилась своего и вышла замуж за Диму Пашечкина. На этот раз Дима отвертеться не смог – Нина забеременела и тем самым отрезала гениальному программисту все пути к отступлению.

Сидоров уволился и вскоре уехал в Израиль. Он сам от себя этого не ожидал, но ему очень хотелось избавиться от всего того, что напоминало ему об Оле, – от компьютера на работе, от закадычного друга Айхенбаума, от того кафе через дорогу, где они обедали втроем, от сладковато-дымного московского воздуха, от этого акающего говорка, который звучал на каждом углу… Он поселился в кибуце, стал говорить и даже думать только на иврите и целый день проводил на банановых плантациях. Он был всем доволен, и лишь солнце, слишком яркое, иногда досаждало ему. Он написал Айхенбауму, что сделал обрезание.

Айхенбаум получил наследство после смерти своего троюродного дяди, немецкого миллионера, и тоже уволился из конторы. Он решил на одном месте долго не засиживаться и отправился в путешествие по Европе, стараясь ни в чем себе не отказывать. Как-то в Голландии он снял сразу аж трех дам известной профессии… А в Богемии, на каком-то деревенском празднестве, он увидел цыганку. Она была еще молода и даже хороша на любителя – правда, если ее как следует отмыть, – в каких-то немыслимых лохмотьях. Она плясала в пыли, у дороги. И что-то знакомое было в ее ломаных, странных движениях… Потом, в Египте, отдыхая после спуска с пирамиды, Айхенбаум вспомнил этот танец и написал пальцем на горячем песке: «Amata nobis quantum amabitur nulla…» [1]

Потапенко купил подержанный джип и женился на внучатой племяннице Мичурина.

Возлюбленная нами как никакая другая возлюблена не будет (цитата из Евангелия).