Владимир Лорченков - Свингующие пары

И сейчас она лежит в погребальной ладье под самым небом.

Непогребённая. Ожидающая обрядов и пляски, огня и молитвы, слез плакальщиц и мерных магических формул, что откроют ей путь к звезде. Осирис ждет Алису, я знаю. Он появляется над нашей крышей все два с половиной месяца, что предшествовали ее смерти. Он висит над моим окном – висит оком всевидящего следователя и глядит на меня бесстрастно. В самом деле, что ему я. Ведь он приходит за ней. Но у меня нет, нет сил закончить. Так что корабль на причале и корабль пока ждет, а моя покойница, – неоплаканная, неотпетая, неотмщенная, – цветет гниющей розой.

Между мной и небом.

И вот, пока моя жена, мертвая, лежала дома, я ехал к нашим друзьям, к Лиде и Диего, чтобы принять участие в самом настоящем балу плоти. Просто потому, что у меня не было сил начать все эти удручающие процедуры: от звонка в «Скорую» и до… Я отложил их на утро. Мне уже нечего было терять. Да, Алиса не любила ждать, но это – живая Алиса.

Мертвая же, она никуда не торопилась и не торопила меня. Разве что, маячила напоминанием в зеркале заднего вида, когда я не смотрел в него прямо. Но я знал, что это галлюцинации и обман зрения. Я был просто напуган и Алиса мерещилась мне везде силуэтом смерти.

Алиса… Предпоследняя представительница нашего рода. Последним, за неимением у нас детей, стал я. Совершенно уверенный в смертельной болезни, которая дала всходы после смерти Алисы. Что значит в краткой перспективе полное исчезновение нашего рода, нашей семьи. Народность тангутов, вырезанная на корню Чингис-ханом. По нам прошлись кривые сабли и пожарища, и Алиса уже легла в траву с перерезанным горлом. Я еще силюсь приподняться на руках, чтобы проводить из пламени взглядом чёрные облака уходящей вдаль конницы. Что я там вижу?

Дом, который разрушил наш брак.

***

…у той, что постарше, груди чуть не лопались.

Я буквально видел, как с переспелого плода от малейшего прикосновения слезает кожура, и обнажаются мускулы, едва видные под жировой прослойкой, как трескается сосок, и шелушась, облетает. Обмолотое зерно, ячменное пиво, дрожжи веселого Джека. Она, конечно, чувствовала. Глянув на меня, взялась за обе груди, и покачала ими. Не спуская взгляда, наклонилась над подругой. Та вцепилась, но старшая, поскуливая, вытащила грудь, и стала, сдавливая сосок, сбрызгивать лицо младшей молоком. М-м-м, мычала та, поерзывая от наслаждения. До меня не сразу дошло, что она подмахивала. Кому, чему. Воображаемому члену. Наверняка, древние, говоря про суккубов, были правы. Наверняка, кто-то трахал ее в этот момент. Я глядел, а потом почувствовал, что и сам делаю встречные движения бедрами. Еще недостаточно размашистые, еще малой амплитуды.. так рука человека, взявшего лозу, дрожит и он принимает колебания сухой ветви за зов природы, зов матери воды. Она говорит – иди ко мне. Океан говорит – приди в меня, погрузись в мое лоно, погрузись на дно, и где-то там, над песком, по которому шмыгают юркие крабы, по которому мечутся гадкие склизкие мурены, на которое синеют в водной тьме кости моряков принявших ужасную смерть… влекомый течением… ты поплывешь туда, где тебе откроются воды вод, и тайны тайн, и ты кончишь, кончишь сто тысяч раз, расплываясь в радугах, привидевшихся всем утопленникам мира. Твоя сперма расплывется в воде медузой. Океан зовет, он полон жидкости, он пизда. Он хлюпает, словно волна о песок, и он солоноватый, словно пизда, потекшая пизда, о, пизда…

Идем отсюда, ревниво прошипела в меня Алиса.

Я, завороженно глядя, с места не двинулся. Услышал лишь краем уха, как унеслась из комнаты ее обида. Старушки мне улыбнулись. Старшая, – лет сорока – призывно, все еще сцеживая свое забродившее, должно быть, молоко, в рот младшей, лет тридцати, подруги.

Ревнивая подружка у тебя, сказала она.

Не без того, сказал я.

Значит, она ошиблась местом, сказала она.

А почему младшая все время молчит, сказал я.

С чего ты взял, что она младше, сказала она.

Я не почувствовал в твоем голосе обиды, сказал я.

Она рассмеялась. Молоко противными, жирными каплями, стекало по подбородку младшенькой. Я спиной почувствовал неодобрение Алисы. Это был ее непревзойденный стиль. Самой привести меня на вечеринку, – свинг-вечеринку, – чтобы потом надуться и сбежать куда-то. Хотя почему «куда-то». У меня не было никаких сомнений в том, что она уже лижет в какой-нибудь потайной каморке красавцу повыше, которого заприметила еще в самом начале. Хмыкая, иронично улыбаясь, и потягивая свои дамские сигаретки на диване в большой зале – «здесь вы можете перекурить и выпить, ребята». Впрочем, не все: я сам видел, как в углу какая-то смуглая девица обслуживала своего мужика. О том, что он был ее, можно было понять, глядя, как он шарит вокруг глазами, пока она ему отсасывает. А женщину, которую мужчина берет в первую раз, он обычно сканирует взглядом. Пополняет воображаемую коллекцию порнографических карт.