Диана Палмер - Мое сердце — твое, любимый!

— Знаю, но если у тебя появятся другие заботы?..

— Не понимаю.

— Конечно, — глубоко вздохнул Рамон. — Забудь, еще слишком рано. — Он улыбнулся. — Спокойной ночи.

— Тебе тоже. Ты, похоже, не успеваешь отдохнуть. Такая нагрузка. Да еще иногда делаешь операции, за которые тебе никогда не заплатят…

— Знаешь, мне кажется, мой талант от Бога. Это дар. В какой-то момент ко мне пришло понимание, что ничто не дается просто так. И поэтому необходимо делиться с другими. — Он внимательно смотрел на нее. — И сейчас я, как никогда, благодарю Бога за этот дар. Иначе ты могла бы умереть.

— Мое время еще не пришло.

— Ты и представить себе не можешь, что я почувствовал, когда увидел тебя в палате, без кислородной маски. — Он прислонился к дверному косяку. — Прошлое вдруг нахлынуло на меня. Мы так сильно обидели тебя на похоронах Изадоры. Я никогда не прощу себе того, что тогда тебе наговорил. Однажды, надеюсь, ты сможешь все это за-быть. Чувство вины терзает мою душу, не дает покоя. Изадора сказала, что поквитается со мной, если я не возьму ее в Париж. Но когда я уезжал, ей было не так плохо.

— Разумеется. — Норин медленно набрала в легкие воздуха. — Но она несколько часов просидела под дождем в одном белье. Специально взяла и села на балконе. Поэтому так и простудилась. Горничная ушла, а я уже тогда чувствовала себя неважно. Стоило сразу обратиться за помощью.

У Рамона перехватило дыхание.

— О Господи, почему ты мне ничего не сказала?

— Ты же не слушал, — объяснила она просто. — У Изадоры подскочила температура, а телефон не соединялся, и я кинулась на лестницу, чтобы позвонить от соседей… Но помню только, как все поплыло у меня перед глазами и я старалась удержаться на ногах…

Рамон в ужасе закрыл глаза.

— Бог мой, Норин! — прошептал он и, развернувшись, ушел.

— Прости! — крикнула она вслед, но он уже не слышал ее. Откинувшись на подушки, девушка смотрела в потолок и думала, что все к лучшему: рано или поздно Рамон должен был узнать правду.

На следующий день мисс Плимм помогла Норин принять душ. Вернувшийся пораньше домой Рамон застал ее уже в постели, одетую в одну из очаровательных, белых с вышивкой, ночных рубашек. Мисс Плимм пыталась феном высушить ей волосы, но они были такие густые, что занятие растянулось едва ли не на час.

— Давайте я, — предложил он и забрал фен из рук женщины, — а вы загляните, пожалуйста, на кухню и попросите приготовить что-нибудь латиноамериканское.

— Прекрасно, но я хочу еще до ужина сходить в магазин. Мыло заканчивается.

Рамон вытащил бумажник.

— Купите тогда заодно заколку, — попросил он, — или резинку. Что-нибудь для волос.

— Обязательно, — хитро ухмыльнулась мисс Плимм и, взяв деньги, вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Рамон осторожно присел на край кровати и включил фен. Одной рукой он распутывал волосы Норин, а другой направлял на них струю теплого воздуха. Он сидел, совсем рядом, в одной лишь белоснежной рубашке с расстегнутым воротником, без пиджака и без галстука. От него исходил приятный запах одеколона и мыла, и лицо его было так близко… И самые черные волосы, и самые пронзительные глаза, которые она когда-либо видела, с самыми длинными ресницами… И все это такое искушение для ее губ…

Он почувствовал ее пристальный взгляд, обернулся и погрузился в бездонную глубину ее серых глаз. Расстояние между ними было столь малым, что электрический разряд пронзил ее тело, губы ее приоткрылись, поддавшись силе воздуха, распиравшего грудь и устремившегося наружу.

Фен продолжал работать, забытый и никому не нужный, пока Рамон не выключил его и не отложил в сторону. Потом его рука медленно скользнула по ее длинным густым волосам, поднесла их к губам, и, закрыв глаза, в полной тишине, он прошептал:

— Как я мечтал о твоих волосах!.. Я радовался, что ты закалывала их на макушке: соблазн дотронуться до них становился от этого еще сильнее… Я не раз представлял, каково это — чувствовать их руками, губами… — Ее внезапный вздох заставил его вздрогнуть. — Ты не знала, что я с ума по тебе сходил?

— Нет, — удивленно произнесла Норин, — я и помыслить не могла такое!

Он взял в руки фен и долго глядел на него.

— Я ведь не мог сказать тебе, — произнес он вдруг. — И после свадьбы стал таким язвительным и злым — обижал тебя, держал дистанцию. Так или иначе, Норин, но последние шесть лет я постоянно превращал твою жизнь в кошмар… Но теперь все будет по-другому. Знаешь, мне стало нравиться приходить домой!