Джеймс Делингпоул - Едва замаскированная автобиография

Как только утихает раздражение по поводу дорожных условий или неблагодарности моих пассажиров, так сразу меня охватывает беспокойство по поводу прошедшего обеда. Почему Руфус оставил на тарелке все свои картофельные крокеты? Неужели никому больше на свете мать не выдавливает угри? Насколько не вяжется с университетскими традициями есть желе и бланманже на десерт? Не издевалась ли Молли, просив добавки?

Уже темно, когда Молли просит меня ехать помедленнее, потому что мы почти добрались до того места, где нужно сворачивать с дороги. За очередным поворотом мы это и делаем. Перед нами элегантный, пропорциональный дом в георгианском стиле, раза в три побольше, чем красная кирпичная коробка моей матери.

— Несколько меньше, чем я рассчитывал, — говорю я Молли.

— Так ведь это всего лишь строжка у ворот, — фыркает Руфус.

— Пошутить нельзя?

Мне кажется, я пошутил. Впрочем, я не уверен. Я становлюсь параноиком. Может быть, я и вправду деревенщина, выскочка, самозванец, персонаж мультфильмов про Бэтмена, каковым меня считают Руфус и Эдвард. Мне явно следует впредь вести себя осторожнее: никаких сомнительных замечаний и иронических высказываний, которые «полиция классов» может неправильно истолковать. С данного момента я действую так, будто для меня нет ничего более естественного, чем провести уикенд в огромном поместье, обнесенном милями величественных стен красного кирпича, в громадном доме среди ландшафтных парков, конюшен, пристроек, амбаров, заливных лугов, со своим озером, лесом и горой. Да, в имении Молли есть целая уэльская гора.

Итак, мы останавливаемся на неизбежно посыпанной гравием площадке перед неизбежно украшенной портиком входной дверью, и я задумываюсь: что теперь последует? Будем ждать слуг, которые внесут наши чемоданы? Или будет какое-нибудь построение ливрейной прислуги в честь приезда домой хозяйской дочери?

Я делаю вид, что ищу что-то в кармашке двери машины, и наблюдаю за действиями остальных.

Похоже, что принято открывать двери самостоятельно. Как и доставать чемоданы из багажника. И лично тащить их наверх.

— Путешествуешь налегке? — спрашивает Молли, когда мы проходим через неосвещенную переднюю, в которой не видно никаких слуг, направляясь к деревянной лестнице.

И правда: у меня оказывается больше багажа, чем у всех остальных, вместе взятых. С огромным трудом я затаскиваю его на три пролета лестницы в отведенную для меня комнату. Зато мои частые остановки на отдых дают мне возможность — после проверки, что за мной никто не следит — бесцеремонно разглядывать висящие на стенах картины. Часть из них — портреты предков, начиная с эпохи Питера Лели, по крайней мере половина остальных написана художниками, которых я видел только в музеях: Рубенс, Пуссен, парочка Каналетто.

Я нервно оборачиваюсь и вижу Молли, которая смотрит на меня сверху.

— Мне нравится твой… — я едва не произношу «Каналетто», но вовремя спохватываюсь: что, если правильно говорить «Каналетти»? — …дом.

— Мне тоже. Тебе на следующий этаж; повернешь налево, третья комната справа. Полотенца в ванной, запасные одеяла в шкафу. Обед через час — возражений нет?

— Нет. Э-э… — Она уходит. — Молли!

— Да?

Я понижаю голос:

— Как ты хочешь, чтобы мы оделись к обеду?

Молли пожимает плечами:

— Как тебе больше нравится.

— Все равно?

— Мы здесь не придерживаемся строгих формальностей. Никто не станет возражать, если ты наденешь черный галстук вместо белого.

Слава тебе, Господи, думаю я, выкладывая содержимое своего чемодана на кровать: один костюм для обеда, один строгий костюм, один твидовый костюм; три рубашки (вечерняя, одна в полоску, одна Viyella); четыре галстука; два свитера; запасные вельветовые брюки; пара бриджей для верховой езды; один спортивный костюм; одна футболка; один «барбур»; четыре пары нижнего белья, три пары носков; одна пара черных полуботинок на шнурках, одна пара коричневых уличных туфель; одна упаковка презервативов…

Слава Богу, слава Богу, я неплохо подготовился! Я отмечаю свое спасение от смерти в глазах общества тем, что лениво отмокаю в нелепой ванне соответствующих дому размеров, которую обнаружит в соседней комнате.

Она стоит на собачьих лапах величиной, подходящей датскому догу, а ручки кранов по величине соответствуют гребным винтам океанского лайнера. Вместо затычки какой-то лязгающий жезл внутри металлической трубы в духе Хита Робинсона. Темная полоска там, где эмаль вытерлась под действием долгие годы извергавшейся воды. Наполняется она целую вечность, гремя и содрогаясь, как паровой двигатель. Вода бурого цвета и пахнет ржавчиной. Но она горячая и в большом количестве, и мне нравится, как комната наполняется паром. Ну почему я не провел детство в доме, где такие замечательные ванны?