Татьяна Бочарова - Мой суженый, мой ряженый

Та, однако, поняла ее, качнула седоватой головой.

— Он не будет больше ходить.

— Совсем? — не поверила Женя.

— Совсем. Не хочет.

— Как же вы ему позволили? — вырвалось у нее невольно.

Анна Анатольевна глянула на нее с недоумением и грустью.

— А как ему не позволишь? Вы ведь взрослые, не дети.

Они обе молчали, опустив глаза. Потом концертмейстерша тяжело вздохнула и проговорила:

— Ума не приложу, почему все у вас так вышло. Я же тогда говорила с ним, он хотел помириться. Я видела, что хотел. И вдруг — на тебе, эта Люба. Как его только угораздило — он же от таких за километр шарахался. А тут, словно бес попутал. Не знаю, что и думать.

«Зато я знаю», — неожиданно подумала Женя. Ей вдруг стало все предельно ясно. Все, что произошло. Она сама виновата. Не надо было говорить Женьке о том, что Любка видела его у института. Он с трудом дозревал до того, чтобы идти на мировую, ему для этого требовалось время. И полное спокойствие. А она лишила его этого спокойствия. И потом ревела в объятиях Санька. Слезы ее Женька всерьез не воспринял, а вот объятия зафиксировал. Этого ему оказалось довольно, чтобы начать действовать.

Господи, какие они оба дураки! Глупые, эгоистичные, жестокие, как дети. Сами, своими руками, убили то, что у них было. Задушили любовь, затоптали ее ревностью и подозрительностью, да еще, стараясь обскакать друг друга.

— Теперь ничего не поделать, — тихо проговорила Женя, обращаясь не столько к концертмейстерше, сколько к себе самой.

— У меня душа за него болит, — пожаловалась та доверительно. — Вся эта злость, жесткость — это же только внешнее. Внутри он совсем другой, мягкий. Даже чересчур.

— Я знаю, — согласилась Женя и неожиданно для самой себя вдруг спросила: — Скажите, это он с вами ездил в Петербург — давно, еще в детстве?

— Со мной. — Анна Анатольевна слабо улыбнулась. — Ему тогда только пятнадцать исполнилось. Он в поезде подружился с девочкой, дочкой попутчицы. Та была совсем малышка, лет шесть, не больше. Женя всю дорогу смешил ее, забавлял, сказки какие-то сочинял. Она за ним хвостиком бегала. Ее мать все умилялась: какой у вас хороший сын, чуткий, отзывчивый. А я перед тем, как уехать из Москвы, десять дней его дома не видела. Из училища звонили, что исключают, насилу уговорила подождать еще хоть немного. Билет купила, взяла его в охапку и на вокзал. Оказалось, правильно сделала, Питер на него благотворно подействовал.

— Видно, он всегда на него так действует, — мрачно усмехнулась Женя. — Во второй раз тоже.

Концертмейстерша оценила ее черный юмор и кивнула. Затем на лице у нее отразилась робкая надежда.

— Может быть… — начала она осторожно, но Женя поспешно помотала головой.

— Нет. Это конченая история. У меня нет сил.

— Да, понимаю.

Женя отошла от рояля. Голова была как в тумане. Она пыталась осознать, что они никогда больше не увидятся. Никогда. Женька живет черт знает где, им не встретиться просто так, случайно. Стало быть, вот все и закончилось.

Она подошла к Лосю и попросилась домой, сославшись на то, что неважно себя чувствует. Тот отпустил ее, строго-настрого наказав не разболеться — впереди ожидалось очередное выступление.

По дороге домой Жене пришла эсэмэска от Любки — та писала ее в перерыве.

«Женюра, прости меня, Христа ради. Я себя расстрелять готова».

«Расстреляй», — ответила Женя и выключила телефон. Ей хотелось поскорей оказаться в квартире, закрыть все двери и окна и очутиться в темноте и тишине. И пусть ее никто не беспокоит, ни одна живая душа.

Было еще только восемь, но Женя отыскала среди лекарств таблетку «седуксена», выпила ее и легла. Транквилизатор подействовал минут через пятнадцать: ногам и рукам стало тепло, веки слипались, мысли текли с трудом, обрываясь одна за другой. Какое-то время она продолжала думать о Женьке, но вскоре провалилась в пустоту.

Столбовому не спалось. Накануне жена уехала на дачу, звала его с собой, но он отказался — терпеть не мог всякие там теплицы, огурцы, помидоры. Ковыряться в земле, размачивать в ведре удобрения — все это удовольствие из разряда сомнительных. У него при виде сельской местности зубы сводит от скуки.

Однако, одному в квартире было как-то неуютно. Столбовой настежь открыл окно в спальне, как следует проветрил комнату, покормил лимонно-желтого кенара по кличке Интеграл, накинул на клетку платок и включил телевизор. Шел теннисный матч. На экране молоденькие девчонки в коротеньких юбочках, открывающих сильные, мускулистые ноги, с гортанными криками резали по мячу.