Селеста Брэдли - Семь грехов куртизанки

В неловком молчании Мелвин и Пайпер поднялись на лифте и пошли по стоянке. Тишину нарушало только гулкое эхо их шагов.

— Добрались! — объявила Пайпер, показывая на свою ржавенькую «хонду цивик». — Она распахнула дверцу пассажирского сиденья и забросила сумку в салон. — Еще раз спасибо, Мелвин! — сказала она, обходя машину с другой стороны. — Спокойной ночи!

Ни с того ни с сего Мелвин с размаху шлепнул по крыше «хонды». Пайпер так испугалась, что чуть не соскочила с тротуара. Задыхаясь, она прижала к груди ключи от машины.

Перед глазами вдруг возникла картина судебного разбирательства: мать в первом ряду рыдает, дребезжа тощими лопатками, отец неодобрительно качает головой (если вообще заставит себя присутствовать при публичном позоре своего единственного чада), а присяжные? Наверное, эта скамья будет забита членами попечительского совета музея. Слуховые аппараты, и все такое…

Нет, ну разве это будет не комедия? Пайпер Чейз-Пьерпонт впервые за тридцать лет играет не по правилам и попадает за решетку.

— Лак для волос и детское масло! — провозгласил Мелвин, сияя.

Пайпер заморгала:

— Э-э…

— Никак не мог вспомнить, чем жена свела с пальцев чернила от картриджа несколько лет назад. Так вот, лаком для волос и детским маслом.

— А-а. — Пайпер снова задышала нормально и навалилась на дверцу машины. — Отличная мысль. Попробую, как только доберусь до дому. Доброй ночи!

Она так резко стартовала с парковки, что завоняло горелой резиной. Еще одно «впервые» в целой череде такого этой ночью.

Я крепче обвила его шею руками и вскрикнула, когда он вошел в меня, но мой стон болезненного удовлетворения утонул в горячих недрах его рта.

Неудивительно, что Пайпер целую вечность копировала эти дневники. Каждый раз, когда она находила эффективный ритм, позволявший выдерживать строгие правила работы со старинными документами, на глаза попадалось слово, предложение или абзац, от которого замирала как вкопанная.

Он сказал: «Я запущу руки тебе в волосы и поглубже введу член, а потом вытащу его, влажный и скользкий, из твоих губ, но только для того, чтобы сделать это снова».

Кроме шуток. Ей надо сосредоточиться на копировании каждой страницы, а не читать ради своего удовольствия. Худшего окружения, чем жара и влажность ее послевоенной удешевленной коробки-квартиры, для этих документов и придумать было нельзя, а вентилятор, который она поместила в окне над кухонной сушкой для кастрюль, только и делал, что гонял по кругу липкий жар. Каждая секунда промедления подвергала хрупкую бумагу, кожу и чернила все большей опасности.

Пайпер вдруг почувствовала, что спину ей буравит недобрый кошачий взгляд.

— Я же сказала, что сожалею, — огрызнулась она на Мисс Мид, отирая лоб рукавом и при этом оберегая затянутые в перчатки пальцы от загрязнения. — Пойми, нельзя включать кондиционер и этого монстра одновременно, иначе опять вылетят пробки.

В ответ царственная Мисс Мид подняла полосатую заднюю лапку и принялась изящно вылизывать свое кошачье чрево, не отводя от Пайпер осуждающего взгляда.

Вернемся к делу. В понедельник оригиналы дневников нужно вернуть в музейное хранилище документов, где для них созданы должные условия. Копию Пайпер будет постоянно носить с собой, чтобы читать, перечитывать, изучать, делать пометки и кропотливо сравнивать с известными историческими свидетельствами.

Отвлекаться тут явно некогда. Если задерживаться над каждой провокационной фразой или дразнящим эротическим словом, которыми пестрели изящные строчки Офелии, она простоит у ксерокса до конца своих дней.

Пайпер бережно подняла со стеклянной поверхности второй том и заставила себя сосредоточиться. Несмотря на то, что она следовала протоколу обращения с документами, который позволял минимизировать потери, каждое переворачивание страницы приводило к дополнительным повреждениям, бумага слегка надрывалась на прошитых вручную корешках тетрадей. Это было неизбежно: страницы заскорузли от времени, насекомые оставили на них отметины, плесень и грибок разъели бумагу. Однако Пайпер знала, что могло быть гораздо хуже. Для своего возраста дневники находились в удивительно хорошем состоянии, и большая часть их текста осталась разборчивой благодаря тому, как их упаковали и сохранили.

Офелия Харрингтон знала, что делала, когда складывала их в потайное дно своего сундука, что произошло не ранее 26 апреля 1825 года — этим числом датировалась газета «Лондон экземинер», в которую она их завернула. Каждый том защищало почти шесть слоев газетной бумаги.