Дарья Волкова: Мандаринка на Новый Год (СИ)

— Кто бы говорил, — парирует Люба. — По сравнению с твоими двумя сантиметрами у меня локоны!

— Это точно, — усмехается он, проводя рукой ото лба к затылку по рыжему «ежику». Странная у него улыбка. Мягкая и какая-то… словно за ней прячется что-то, какой-то второй смысл. Вот же чушь в голову лезет.

— С наступающим, Самойлов, — она протягивает ему раскрытую ладонь с ярко-оранжевым кругляшом. Ник какое-то время смотрит, наклонив голову — сначала на мандарин в ее ладони, потом на нее.

— Спасибо, — забирает цитрус. — Ну и это… Раз уж пришла. Раздевайся, что ли.

Виной всему Марк и то, какое направление приняли ее мысли благодаря нему в течение последнего часа. Но на слово «раздевайся» в исполнении Коли Самойлова у нее мелькнула совершенно неприличная ассоциация. Никак не связанная с прихожей, шубой и не до конца проснувшимся другом детства напротив. И такая ассоциация ее просто взбесила. Люба тут же решила сорвать злость на отвратительно невозмутимом звероящере.

— Между прочим, воспитанный человек помог бы даме разоблачиться! — ни дать, ни взять — выпускница пансиона благородных девиц в ней заговорила. И откуда взялась, спрашивается? Вот и Ник удивился.

— А где ты тут воспитанных увидела? — Колька огляделся по сторонам с намерением пристроить мандаринку, а потом, недолго думая, сунул ее себе в рот, зажал зубами. Выглядел при этом… Ну, а какой спрос со звероящера? Изобразил рукой круговое движение, Люба поняла его пантомиму и повернулась спиной. Он всего-то снял с нее шубу, а от нечаянного прикосновения теплых пальцев к шее волна дрожи вдруг прокатилась от затылка до самого… до попы, если прямыми словами.

— Разуваться воспитанные человеки тоже должны дамам помогать? — судя по вопросу, Самойлов вытащил мандаринку изо рта.

— Дама сама справится, — буркнула Люба, нагибаясь. А когда снова приняла вертикальное положение…

Все когда-то случается в первый раз в жизни. Например, ты в первый раз в жизни стоишь и смотришь… нет, даже не смотришь — любуешься, как парень, которого ты в детстве лупила совком по голове, стоит и чистит мандарин. Оранжевый шарик, который занимал всю ее ладонь, в его руках кажется совсем крошечным. Пальцы у него длинные, и он очень ловко ими раздевает мандаринку. Раздевает? Раздевает?! Да что она на этом «раздевайся» зациклилась?! Ник между тем пристроил кожуру на тумбочку, развалил очищенный фрукт напополам и одну половинку целиком засунул себе в рот, после чего сразу стал похож на здоровенного хомяка. Или на страдающего флюсом звероящера. Еще один взгляд ему за спину. Три минуты до Нового года.

— Хочешь? — нет, на самом деле он издал совершенно нераспознаваемую последовательность звуков, но она догадалась о смысле по протянутой ей второй половинке.

— Самойлов, тебя в детстве не учили, что нельзя разговаривать с набитым ртом?

Он отрицательно помотал головой и принялся энергично жевать. Дернулся кадык, когда он сглотнул. Все-таки шея у него мощная — наверное, с ее бедро толщиной. Из уголка рта выбежало немного оранжевого сока, он его совершенно по-детски слизнул, параллельно разделывая оставшуюся часть мандаринки на дольки. Люба резко отвернулась, расправляя складки на висящей шубе. Что за хрень с ней происходит, кто ей объяснит?!

Она обернулась. Ник методично добивал цитрус и смотрел на нее… как-то странно? Или ей уже все мерещится? Она снова взглянула на часы за его спиной. Тонкая стрелка отсчитывала последние секунды уходящего года. Двадцать… девятнадцать… восемнадцать…

Она перевела взгляд на Ника. Он смотрел на нее. У него ярко-голубые глаза, особенно яркие на фоне рыжих ресниц. Губы блестят от мандаринового сока. Кожа на огромных плечах, наверное, гладкая и теплая, а волосы на голове, наоборот, кажутся жесткими. Десять… девять… восемь… На последних секундах уходящего года она сделала шаг, потом еще один. Закинула руки ему на шею, притянула к себе. Приподнялась на носочки и поцеловала в сладкий, пахнущий мандаринами рот.

Поначалу он, конечно, офигел. Но, к чести Коли Самойлова надо отметить, что пребывал в состоянии растерянности он недолго — инстинкты звероящера дали себя знать. Еще до того, как Люба успела опомниться, спохватиться или хотя бы задать себе вопрос: «Какого черта она делает?», его руки пришли в движение. Одна легла на ее поясницу, другая на затылок. Он прижал ее к себе, и незаданный хотя бы мысленно вопрос так и остался в глубине ее сознания, там же, где пребывали сейчас и здравый смысл, и прочие рациональные составляющие личности.