— Когда мой муж Никита познакомил меня с Алексеем, — важно произнесла Юлька, — и я узнала, что ты когда-то сбежала от него в Москву, я тебя похоронила. Поняла, что ты способна на самоубийство, что у тебя это в крови.
— Да чепуху несешь, Юлька, — обиделась Стрешнева. — К тому же я переменилась настолько, что ты можешь молчать обо мне. Дай-ка я лучше помогу тебе справиться с этой разъяренной сковородой. Как вообще можно что-либо готовить на таком огне!.. Когда ты уехала из России, — продолжала Вера, делая безуспешные попытки перехватить инициативу приготовления пищи у подруги, — я немного растерялась. Проложенная тобой дорога мне показалась слишком уж обыкновенной, тривиальной, что ли. Многие идут таким путем — выходят замуж за границу. Мне хотелось достичь чего-нибудь самой, понимаешь? Но теперь это уже не имеет значения.
— Бифштекс с кровью готовится только на таком огне, и не лезь со своей помощью, только мешаешь. Лучше хлеб нарежь, сделай бутерброды с паштетом, — вон там, из гусиной печени, и вымой листья салата. — Юля заняла выгодную позицию у плиты, оттеснив Стрешневу к холодильнику.
Потом они весело и изысканно накрывали стол. Белоснежная скатерть, тонкое стекло, серебряные приборы, — Вера отметила про себя, что все в доме у Юльки было безукоризненно.
— С каждым днем все возрастающими темпами повышается уровень жизни эмигрантов, — голосом диктора телевидения советских времен произнесла Вера.
— Когда я увидела тебя по телевизору, — продолжала гнуть свою линию Сычева, — думала, что упаду в обморок. Для твоего внутреннего устройства столь шумный успех — это несчастье.
— Отчего же? — удивилась Стрешнева. — Зато сразу же приехал Алексей, которого я было навсегда утратила. Думаю, что это как-то связано.
— Связано-то связано, — мечтательно ответила парижская подруга. — А помнишь ли ты мой звонок после твоего возвращения из Норвегии? Я угадала, что на твоем столе роскошный букет пионов.
— Как сейчас помню, — важно ответила Вера. — Уж не хочешь ли ты сказать, что приезд Алексея устроила ты?
— Ни в коем случае, просто он как раз гостил у Никиты, и мы довольно часто говорили о тебе. Потом он моментально исчез, позвонил из Москвы и спросил у меня, какие цветы ты любишь больше всего в это время года.
— Мне кажется, ты сочиняешь про меня роман и хочешь, чтобы я занялась тем же.
— На самом деле все просто. Нужно не идти против себя, а совершать поступки. Пойми одно, чтобы не пропасть в этом мире, нужно прицепиться к сильному, умному, талантливому, удачливому мужику. И только тогда, когда ты будешь под его абсолютной защитой и покровительством, можно подумать о самостоятельном творчестве. Запомни это, подруга. Вот я взяла и приехала однажды к Никите в Париж. Он знать обо мне ничего не знал. Я возникла как чертик из табакерки. И была уверена, что он оценит мое диковинное появление. Вся моя поклажа состояла из его нового романа, написанного на французском, и серебряного браслета на левой руке. Эта книжка мне ужасно понравилась, а я ужасно понравилась Никите. «Ты будешь моей женой», — сказал он и сжал мне запястье, на котором красовался серебряный браслет.
— У нас с Алешей все было совсем не так…
В окнах за темными кронами деревьев блеснула молния. И это сияние не прервалось сразу, а причудливо разбежалось в изменившемся пейзаже, прежде чем послышались мощные удары грома.
К ужину вернулись мужчины. Они еще некоторое время оживленно обсуждали что-то, чем, видимо, были сегодня заняты, и лишь после этого Никита обратился к женщинам:
— Итак, Алеша будет руководить моим оркестром. Только что мы заключили контракт. Кстати, Верочка, хочу раскрыть вам секрет, — выбор этот был сделан Алексеем из-за вас. Он подумал, что вам будет легче жить в Париже, поскольку здесь ваша старинная подруга и моя прекрасная жена Юлия. Так что именно вам я обязан счастьем в течение года работать с моим хорошим другом.
Вера поняла, откуда в Афанасьеве эта чудесная способность писать книги на нескольких языках и при этом быть пианистом-виртуозом. Чего бы он ни касался, мгновенно обретало строй, порядок и завершенность.
С удивлением заметила девушка, что ее Алексей во многом похож на своего парижского приятеля. И когда разговор коснулся этого их сходства, Афанасьев, не мудрствуя лукаво, высказал свои взгляды, совершенно космополитические, нисколько не смущаясь, как они будут восприняты.
— Деление на так называемые нации весьма условно. Есть более устойчивые звенья. И называйте их как угодно — семьи, кланы, цеховые какие-то единства, — это справедливо будет только в одном случае, если за всем этим конгломератом будет четко просматриваться древо общей истории и культуры.
Читать дальше