Анна Карельская: Запретное влечение (СИ)

И мы снова сбегаем, как и в детстве, оставляя за собой шлейф нерешённых проблем…

Глава 3.

Кings of Leon – Sex on Fire

POV Миа

Вы любите ветер? Именно то самое дуновение его порывов, которое бьёт тебе в лицо, но не слишком грубо, а ласково и словно щекоча? Я сижу на переднем сиденье машины, что мы взяли на прокат, и, прикрыв глаза, наслаждаюсь этим самым ветром. Летним, ещё прохладным и утренним. Мы несёмся по трассе, по бокам от которой расположились леса. Это удивительное, ошеломляющее чувство. Свежесть, что исходит из тени деревьев, всё ещё не тронутых солнечными лучами, дурманит меня. Не открывая глаз, я крепко хватаюсь за дверь машины и высовываю голову к небу. Ветер начинает трепать мои волосы, а от его резких порывов в моих ушах свистит. Я открываю глаза и устремляю взгляд в лазурное чистое небо. Мне хочется смеяться, кричать от радости во все горло. Я живу. Я имею возможность видеть, слышать и говорить. У меня есть замечательная семья и самый лучший человек на планете, который сейчас ведёт этот подержанный внедорожник и не перестаёт улыбаться от своей глупой сестры. Чуть приоткрываю губы и жадно вдыхаю в себя этот ранний утренний холодок, что так пьянит меня. Так же ненасытно, как я чувствую в себе потребность и жажду жить, жить самыми разными эмоциями. Медленно и изящно вытягиваю руки вслед за головой в окно. Я напоминаю себе одну из тех утончённых балерин, с которых в детстве я буквально не сводила глаз. Они точно так же вытягивали свои тонкие руки, подобные крыльям лебедя, ввысь, изгибая их под наклоном в бок. Мои руки сию же секунду начинает ласкать ветер. Нежно и чутко, обволакивая их тёплой свежестью.

– Только не вывались из окна, Мими, – с доброй усмешкой говорит Уилл.

– Это просто восхитительно! Жаль, что я не умею водить, иначе ты бы испытал это безумство на себе.

– Я выкрою время и научу тебя водить. Если, конечно, ты научишь меня проделывать эту штуку с руками. Напомни, почему ты не пошла в балетную школу?

– Всё дело было в проклятой училке. Она была слишком повёрнута на осанке и больно била по спине и животу, – отвечаю я, откинувшись назад на сиденье.

– Миа, если бы не твой несносный характер и хоть немного выдержки, то всё бы вышло, – смеётся брат и, как только слышит знакомый мотив по радио, тут же тянется к нужной кнопке.

– Нет, нет, нет! Пожалуйста, Уильям! – жалобно прошу я и перехватываю его пальцы своими, делая громче.

В салоне начинает играть заслушанный мною мотив песни «Sex on Fire» Кings of Leon, а я громко начинаю подпевать приятному голосу. Вытягиваю руку в окно и пытаюсь уловить бегущий ветерок пальцами.

All the commotion

The Kitty loved pain

Has people talking

Talking

Весь этот сыр-бор:

«Китти нравилась боль» –

Заставляет людей сплетничать,

Сплетничать.

Кричу до хрипоты, с искренней улыбкой на губах и довольством на хитром лице. Да, я люблю такие забавы. Особенно мне нравится подпевать исполнителям, когда Уилл находится рядом, закатывая к небу глаза и шутливо качая головой, как сейчас.

– О нет, сейчас будет припев! – закусив пухлую верхнюю губу, перекрикивает музыку брат.

You…

This sex is on fire!

Ты…

Этот секс, он такой горячий!

Я завываю, придерживая свободной рукой спутанные проворным потоком воздуха волосы. Внутри меня медленно и томительно разливается безграничное счастье. Хочется петь громче и смеяться во весь голос. Ещё и ещё. Надрывисто и иронично. Уилл поймёт, ведь он сам едва сдерживается, когда я дурачусь рядом с ним.

Soft lips are open

Them knuckles is pale,

Feels like you’re dying,

Your dying…

Нежные губы раскрыты,

Руки сжаты в кулаках,

И кажется, что ты умираешь,

Умираешь…

– Давай же, Уилл! – смеясь, кричу я брату и поворачиваюсь к нему лицом.

Секунды до припева тикают, отбивая живой и ликующий ритм. Я жалостливо смотрю на брата и выпячиваю губы. И, конечно, брат сдаётся, подхватывая мой задор и начиная кричать во всё горло вместе со мной:

And you…

This sex is on fire

And so

Were the words to transpire

И ты…

Этот секс, он такой горячий.

И вырвавшиеся слова

Такие же.

Отпев знакомые строки, мы смеёмся, словно обезумевшие, не переставая. Уилл делает музыку немного тише и украдкой смотрит то на меня, то на дорогу.

– Что ты делаешь со мной, Мими? Надрываю горло и ору, словно малолетняя фанатка на концерте.

– Прекрати! Это было весело, и не смей отрицать.

Приступ смеха медленно отступает, но мои щёки по-прежнему остаются раскрасневшимися. Мы выравниваем дыхание и с лёгкой улыбкой на губах смотрим на дорогу впереди нас. Внутри меня всё ещё звучит ритмичный и буйный мотив. Он грохочет в мыслях, впечатывается в память, как и всегда. Брат твердил, что эстрада упустила свою звездочку, когда я наотрез отказалась от музыкального образования. Я же отчётливо понимала, что любовь к музыке у меня в крови и с этим ничего не поделаешь. Отец однажды рассказал мне, как в молодости у него была своя рок-группа, с которой они успешно колесили по штату и даже были в некой степени популярны. Я долго смеялась, подшучивая над ним, ведь мой презентабельный папа в отглаженном костюме совсем не походил на отвязного рокера. Но когда он показал мне снимки и свои старые пластинки, я жутко возгордилась за него. Тем не менее, я придерживалась мнения, что музыка – в каком-то роде наркотик для меня. Она дарила те эмоции, за которыми так гонялись зависимые люди. Заглушала реальность и придавала жизни яркие, насыщенные оттенки. И всё же связывать свою жизнь с этим наркотиком мне не хотелось. Потому я и училась на искусствоведа.