Сьюзен Льюис: Слезы счастья

— Они уже уехали, — ответила Эми. — Это была черная машина.

Лиза чуть не расхохоталась.

— Ну, это заметно сужает круг подозреваемых, — сказала она, вынимая из кармана айфон, который только что просигналил о полученном сообщении.

— Машина вернулась, — сказала Эми, снова вглядевшись в окно. — Постой-ка, похоже, они разворачиваются.

— Может, заблудились, — предположила Рокси.

— Но это частная дорога, — напомнила Эми. — По ней могут ездить только те, кого ждут в одном из домов. На то и камеры видеонаблюдения поставлены, чтобы не пускать нежданных гостей.

— Кажется, я знаю, кто это, — тихо проговорила Лиза.

Рокси и Эми обернулись и с удивлением увидели, что она побледнела.

— Взгляни, — сказала Лиза и, передав айфон Эми, стала наблюдать, как сестра меняется в лице, читая сообщение.

Когда Эми снова подняла взгляд, им с Лизой не нужны были слова. Такое сообщение могло прийти только от одного человека.

Розалинд Сьюэлл была хорошенькой, изящной женщиной. Черные как смоль кудряшки и удивительно голубые глаза не только давали прекрасное представление о ее ирландских предках, но и заставляли с гордостью замирать сердце отца. Цвет ее лица, в точности как у матери и бабушки, был бледным, как зимнее небо, а губы — красными, как розы, цветущие вокруг беспорядочных построек мельничного завода девятнадцатого столетия, который в наши дни переделали в роскошный особняк.

Сейчас она стояла у окна непритязательной, обставленной в деревенском стиле кухни и смотрела, как ее девятилетний сын Лоуренс карабкается под моросящим дождем на дерево, в шалаш, который чуть больше года назад построили его отец и дед. Никто толком не знал, хотелось ли Лоуренсу иметь такой шалаш, но идея всем понравилась, и с тех пор, как его построили, мальчик пропадал там целыми днями, даже посреди зимы, когда ни птицы, ни белки не поддерживали ему компанию, а голые ветки не защищали от ветра.

Забравшись в шалаш, Лоуренс часто просто сидел, иногда раскачиваясь и мурлыча себе под нос или, когда вокруг порхали ласточки и воробьи, протягивая руки, чтобы они сели ему на пальцы. Птицы еще ни разу не воспользовались его приглашением, но он как будто не терял надежды, что когда-нибудь они смогут это сделать. Время от времени он приглашал к себе друзей, но с ним мало кто дружил, и, когда Розалинд заходила к соседям, чтобы собрать для сына компанию, местные дети слишком часто оказывались занятыми другими делами.

Прошло несколько лет с тех пор, как у Лоуренса выявили синдром Аспергера, так что у Розалинд было время попытаться свыкнуться с этим и подготовить себя к тому, как они будут жить, когда сын подрастет. Каким бы умным и красивым ни был Лоуренс (каждый раз, когда Розалинд выезжала с ним в город, все вокруг заглядывались на его непослушные черные кудряшки и волшебные голубые глаза — точно такие же, как у нее), он никогда не приобретет социальных навыков, как другие мальчики. Это не означало, что он не вступал в контакт с окружающими. Нет, он общался с людьми время от времени, иногда ему даже как будто нравилось находиться в компании. Вот только Розалинд никогда не могла определить, нравится ли ему по-настоящему хоть что-нибудь.

В последнее время его стали меньше обижать в школе. Учителя не спускали с него глаз, а ровно в три тридцать, ни секундой позже, она приезжала и забирала его домой, хотя они жили всего в полумиле от школы. Однажды его сильно побили на улочке, ведущей от их дома к поселку, и с тех пор Розалинд не могла позволить ему ходить пешком одному.

Почему дети так жестоки? Почему они не понимают, что если кто-то отличается от них, то это не значит, что у него нет чувств? Разве травмированный ребенок не должен вызывать у них желания защитить, даже если его травму нельзя увидеть глазами? Но в жизни такая логика не работала, и Розалинд хорошо это знала. Сколько раз она задавала себе эти вопросы? Столько же, сколько спрашивала у Бога, почему это должно было случиться с ее малышом. Ответов не было, были только слезы, непонимание и Лоуренс, казавшийся таким одиноким и ранимым в своем помешательстве. По крайней мере, таким он казался ей. Она знала, что другие находили его агрессивным, или замкнутым, или попросту ненормальным из-за гримас, которые он корчил, а также странных реплик.

Заметив, что сын выглядывает из окна шалаша, Розалинд помахала ему рукой. Ее очень обрадовало, когда он махнул в ответ, хотя улыбки на его губах не было, — просто легкое движение руки, которое любой другой наблюдатель мог бы пропустить. Понимая, что большего ждать не стоит, Розалинд отвернулась и как раз пыталась вспомнить, на каком десерте к чаю остановилась сегодня, когда телефон запищал от полученного сообщения.