Эрик Сигал - Сценарий счастья

Она ответила дружелюбным согласием, и мы отправились в небольшой винный погребок по соседству.

— Итак? — улыбнулась она, глядя, как я втискиваюсь в тесную кабинку с бокалом белого вина в каждой руке. — В чем дело?

— Сильвия, я не сомневаюсь, что у тебя этот вечер уже распланирован. Поэтому буду краток. Не хочу тебя расстраивать… — Я колебался. — Но мне кажется, за тобой кто-то следит.

— Я знаю. — Она нисколько не удивилась.

— Знаешь?

— За мной всегда следят. Отец боится, как бы со мной чего не случилось.

— Иными словами, этот тип — твой телохранитель?

— В некотором роде. Но я предпочитаю думать о Нино как о моем добром волшебнике. Ты не думай, папа у меня не сумасшедший. Мне горько это говорить, но причины у него достаточно веские… — Голос у нее дрогнул.

О господи! Я, кажется, наступил на больную мозоль. Я вдруг вспомнил, что ее мать много лет назад была похищена и убита. Я сам читал в газетах. Пресса кричала об этом по обе стороны океана.

— Ах ты, — смущенно пробурчал я. — Прости, что спросил. Мы можем вернуться к остальным.

— А куда нам спешить? Допьем лучше свое вино и немного посплетничаем. Ты следишь за чемпионатом НБА?

— Не очень внимательно. Ты же знаешь, ординатор каждую свободную минуту использует, чтобы поспать. А почему ты спросила?

— Понимаешь, «ФАМА» содержит собственную профессиональную команду в Европейской лиге. Каждый год мы вербуем игроков, вылетевших из НБА. Я думала, может, ты приметил одного игрока из «Детройт-Пистоне», в последнее время он немного сбавил, но, кажется, еще в состоянии пару сезонов продержаться в лиге пониже.

— Знаешь что? Я проконсультируюсь у специалиста. Когда стану писать своему брату Чазу, спрошу его. Он на спорте просто помешан.

— Вот чего мне будет недоставать в Африке! Всякий раз, как наши ребята играли в Англии, отец прилетал и брал меня на игру.

— А между матчами ты в Англии чем занималась?

— После смерти матери я там училась без малого десять лет. И медицинский диплом получила в Кембридже.

— Ага, вот откуда у тебя это потрясающее произношение. А какая у тебя врачебная специальность?

— Пока не решила. Но думаю, что-нибудь вроде детской хирургии. Это будет зависеть от того, какие у меня руки — что я и намерена выяснить. А ты?

— Ну, поначалу меня тоже манил скальпель. Но я совершенно уверен, что через несколько лет этот инструмент отойдет в прошлое и все будет делаться посредством генных технологий. Именно этим я и хотел бы в конце концов заняться. Так что после Африки пойду изучать что-нибудь вроде микробиологии. А пока я весь в предвкушении нашей поездки. А ты?

— Вообще-то, только это между нами, я иногда сомневаюсь, что у меня получится.

— Не волнуйся. Если учесть, сколько факторов было против тебя, я уверен, что Франсуа не стал бы тебя брать, если бы не считал, что ты справишься.

— Надеюсь, — едва слышно сказала она. В голосе все еще слышалась неуверенность.

И я вдруг почувствовал, что под этой безупречной внешностью кроется сомневающаяся натура. Было приятно знать, что ничто человеческое ей не чуждо.

На выходе из бистро я приметил Нино, торчащего возле парковки. Он делал вид, что читает газету.

— А кстати, Сильвия, он и в Эритрею с тобой полетит?

— Нет, слава богу. Вообще-то мне впервые придется по-настоящему позаботиться о себе самой.

— Что ж, если тебя это утешит, можешь сообщить своему отцу, что я стану тебя оберегать.

По ее лицу было видно, что она благодарна мне за эти слова. Сильвия улыбнулась мне, и моментально все мои усилия не влюбиться пошли прахом.

Подходила к концу вторая неделя наших занятий. Я узнал, что в Парижской опере дают спектакль, который бывает только раз в жизни. Легендарная Мария Каллас будет в последний раз петь Виолетту в «Травиате». Я твердо решил не упустить свой шанс. Это, конечно, было ребячество, но я сослался на недомогание и отпросился с семинара, чтобы отстоять очередь за входными билетами.

Надо ли говорить, что таких желающих послушать Каллас в Париже и окрестностях было хоть отбавляй. Передо мной оказалось столько народу, что их с лихвой хватило бы, чтобы заполнить театр до отказа. Однако я напомнил себе, что всегда вел жизнь праведника и если моя добродетель заслуживает хоть какого-то вознаграждения, то почему бы этому не случиться теперь.

Мои безмолвные мольбы были услышаны. Около половины седьмого, когда очередь продвинулась на каких-то двадцать шагов и дела казались безнадежными, меня окликнул женский голос: