Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах

— Спасибо, немного лучше. Все-таки морской воздух ему на пользу. Так когда можно взять лодку?

— Хоть сейчас.

— Вы очень любезны. — Заметил на столе фотографию Марты, потянулся к ней. — Вы позволите? У вас очень красивая дочь, господин Озолс.

Якоб взял фотографию из рук гостя, вгляделся, растроганно ответил:

— Молодые все красивые, — самодовольно улыбнулся. — А ведь похожа на меня, а?

Тишину и теплынь подарила в тот год рыбакам ночь праздника Лиго. По берегу реки пылали костры, озаряя воду багряной рябью, вокруг них веселились кто как мог. Пели, пили, плясали, с визгом и хохотом гонялись за девчатами, чтобы по обычаю похлестать их стеблями осоки по голым ядреным икрам.

Старики кучками стояли поодаль, качали головами, похмыкивали завистливо, сожалели о своей ушедшей поре. Возле одного костра затеяли хоровод, заталкивая в круг парочки, обрученные поселковой молвой. Там сейчас выплясывал Лаймон со своей Бирутой — быстроглазой, бедовой дочкой Фрициса Спуре. Бирута незаметно подмигнула ему, он ей — оба кинулись в стороны, втащили в круг Марту и Артура. И еще неистовей заскакал, загорланил хоровод, проча жениху с невестой совет да любовь, да еще дюжину детей впридачу.

— Вот Озолс везучий, черт! — посмеивались старики. — Какую красавицу вырастил.

— Да уж… На женихе не прогадает. Будьте уверены, такого отхватит…

— Так вон же он, жених. Гляди, как выплясывает.

— Выплясывает-то лихо. А вот выпляшет ли — вопрос. Плесни-ка лучше пивка.

С тихой, задумчивой улыбкой любовалась сыном Зента и печалилась, наверное, что не видит его отец. А там, у костра, уж новая затея: парни с гиканьем прыгали через огонь. Красивая эта забава — удалая, широкая. Будто на крыльях взлетают над пламенем парни, а в награду им — восторженный визг, восхищенные девичьи взгляды, а кому и поцелуй в двух шагах от костра, где ночь надежно спрячет этот маленький грешок.

— Эй, Марцис, чего стоишь? Бороду опалить боишься?

— Отяжелел после свадьбы. Бывало, перед своей Элгой орлом летал.

— Да разве это костер! — презрительно сплюнул Марцис. — Мальчишкам прыгать.

— Ах, тебе мало? Ладно, уважим.

В костер полетели сучья, обломки досок, плавник — в минуту пламя взметнулось до неба.

— Заставь дураков богу молиться, — насмешливо заметил Марцис. — Теперь на этом огне только грешников жарить.

— Все вы такие, — засмеялись девчата. — До свадьбы — хоть в огонь, а уж после…

— А ты? — азартно шепнула Лаймону Бирута. — Мог бы?

— Конечно, — серьезно ответил он. — Только как бы к ангелам не угодить: — И обернулся тревожно, заметив, что Артур отошел в сторону, напружинился для разбега. — Эй, ты! — Лаймон загородил дорогу. — Жить надоело? Иди утопись — не так жарко будет.

— Да я пошутил, — отмахнулся Артур.

Он пошел обратно — расслабленно, медленно, и Лаймон успокоенно отвернулся. Но тут Банга сорвался с места и в сумасшедшем разбеге понесся к пылавшему костру.

Марта не вскрикнула, только губу закусила. Все замерли, будто оцепенели, Артур взлетел и, даже казалось, на мгновение завис над бушующим огнем. В следующую секунду раздался дружный восторженный вопль — все бросились к герою. Кто-то хлопал его по дымившей рубахе, кто-то совал кружку.

— Награду ему! Награду!

— Да ну вас, — со смехом отталкивал кружку парень. — Еще загорюсь от такой награды, пожар будет.

А сам искал взглядом Марту.

— Да он не за ту награду старался. Только получить боится.

Марта смотрела на Артура — и такое восхищение светилось в ее взгляде, такой призыв, что Бирута не выдержала, с усмешкой шепнула:

— Прикрути фитиль. Сама сейчас вспыхнешь, — незаметно показала глазами на стоявшего неподалеку Озолса. Марта нехотя потупилась.

И все же Артур получил свою награду, когда все разбежались по лесу искать загадочно неуловимый цветок папоротника. Вздрагивая от каждого шороха, озираясь на перекликающихся в темноте парней и девчат, они с Мартой прижались к сосне, замерли в пугливом, трепетном поцелуе.

Может, потому и не отыскивается никогда этот удивительный цветок, что вместо него люди видят только глаза любимых.

Красное авто промчалось по аллее и остановилось возле дачи Лосбергов. Это был солидный, внушительный двухэтажный особняк с просторной верандой, выстроенный в суровом вкусе Курземского побережья: необработанный булыжник, черепица, дерево крутого янтарного цвета.

Из большого окна, раскрытого в кабинете на втором этаже, было видно, как Рихард прощался с тремя вышедшими из машины айзсаргами — теми, что были на поминках в доме Банги. Старик Лосберг недовольно поморщился, глядя на них, и отъехал в кресле-каталке от окна.