Элизабет Макгрегор - Дитя льдов

— Не смей! — закричала она.

Джон отпрянул. Дуг замер, глянул на свою вскинутую руку и опустил ее. Джон попятился на проезжую часть.

Дуг попытался схватить сына за руку. Неправильно истолковав жест отца, Джон отступил еще на несколько шагов. Дуг пытался оттащить сына с проезжей части, но никак не мог ухватить его: тот постоянно уворачивался.

— Дуг! — вскрикнула Джо.

Под горку прямо на них почти бесшумно съезжал грузовик. Завизжали тормоза. Грузовик вылетел на тротуар и врезался в фонарный столб.

Их не задело, подумала Джо.

Но никто не обратил внимания на приближающуюся легковушку. За рулем сидел парень, получивший права всего пять месяцев назад. Он впервые выехал в снегопад и гнал на приличной скорости. Неправильно оценив обстановку, он стал объезжать заглохшую посреди проезжей части машину и, только вырулив из-за нее, заметил грузовик. Дуга с Джоном он увидел слишком поздно.

Было три часа дня. Снегопад прекратился в полдень. Из окна душного больничного коридора странно было видеть однотонный пейзаж.

Заслышав за спиной шум, Джина обернулась. Напротив стояла Джо. Ее лицо было мертвенно-бледным.

— Все готово? — спросила она.

— Да, — ответила Джина, беря подругу под руку.

Часовня находилась всего в нескольких метрах, но им показалось, что они шли до нее целую вечность. Дуг лежал на застеленной белой простыней каталке у небольшого алтаря. На лице у него не было ни синяков, ни ссадин. По сторонам каталки лежали два огромных букета.

— Не могу, — проговорила Джо.

Джон сидел рядом с Кэтрин во втором ряду. Услышав голос Джо, он поднялся и повернулся к ней.

Синяк вокруг его правого глаза уже начал чернеть, веко вспухло. Ото лба до самой шеи тянулась глубокая ссадина. Его отшвырнуло ударом машины, сбившей его отца, которого сам он в это время держал за руку. Дуг в последний момент успел оттащить сына в сторону. Джон на пять минут потерял сознание, а когда очнулся, услышал вой сирены «скорой помощи» и увидел стоявшую на коленях посреди дороги Джо — она пыталась привести в чувство его отца.

Джо подошла к Джону, но заговорить не решилась. Кэтрин, бледная, с покрасневшими глазами, стояла рядом с ним.

— Прости, — сказал Джон.

— Это ты его убил, — произнесла в ответ Джо.

Джон отшатнулся.

— Никогда тебе этого не прощу, — добавила Джо.

— Джо, — мягко урезонила подругу Джина, привлекла ее к себе и обняла.

Джон пошел прочь, Кэтрин побежала за ним.

— Я с тобой, — сказала она.

— Она права! — выкрикнул он, глядя на нее полными слез глазами.

Кэтрин остановилась как вкопанная, в ужасе открыв рот.

— Нет, Джон. Она так не думает…

— Зато я так думаю. Оставь меня. — Джон распахнул дверь часовни.

Снаружи донеслись его удаляющиеся шаги: он сначала шел спотыкаясь, потом побежал.

Джина усадила Джо на стул.

— Все хорошо, — говорила она. — Все обойдется.

— Не обойдется. У меня будет ребенок.

Пловчиха долго подыскивала подходящее место.

Она искала зернистый утрамбованный снег. Из такого снега эскимосы строят иглу. Медведице он был нужен для похожих целей. Наконец она наткнулась на подходящий склон и, не теряя времени, принялась рыть в нем берлогу. Это будет ее зимовье, укрытие, где она разрешится от бремени.

Недели сменяли одна другую, а она все спала и спала в полной изоляции от внешнего мира. Температура ее тела снизилась, сердцебиение замедлилось. Она не ела, не пила, расходуя для поддержания жизни накопленный под кожей жир.

Пока она спала, в ее утробе созревал детеныш.

Он родился в декабре — крошечный живой комочек. Он еще слеп, глух и покрыт редким пушком. Повинуясь инстинкту, он сосет жирное материнское молоко.

Прошло четыре месяца. Медведица пробудилась от зимнего сна и прокопала выход из берлоги. Наступил апрель. Ее детеныш, подросший до размеров собачки, был жив и любознателен.

Поначалу свет слепил его, и он остался у берлоги ждать мать, отправившуюся на поиски пищи. Та разрывала снег и, найдя замерзший мох, мешала его со снегом и жадно поедала.

Но сейчас добыча пропитания не была для нее главной задачей. Медведица не уходила далеко от берлоги, неотрывно наблюдая за медвежонком. Порезвившись на снежной равнине, он обязательно потом возвращался к матери.

Под этим ослепительно белым, как лед, небом она была его единственной защитой и опорой.

В спальню Джо струился солнечный свет. Шесть утра. Накинув халат, она пошла в комнату, которая некогда служила кладовой, а теперь была отведена ее сыну.