Исай Калашников - Последнее отступление

— Везет же людям, — позавидовал вслух Кузя.

Примерно то же думал и Артемка. Он с нетерпением ждал, когда придет их час заступить на смену.

Наконец они вышли на улицу. Чуркин шел впереди и держал в руках винтовку. Он очень гордился, что на его долю выпала роль старшего. В его голосе звучали жесткие командирские нотки, можно было подумать, что под его началом не два сверстника, а колонна бывалых солдат. Плотная тьма ночи скрывала и решительное лицо Чуркина, и плетущуюся рядом с Артемкой жалкую фигурку Кузи в большом, не по росту ватнике.

Как только ребята отошли от штаба, Кузя стал просить у Чуркина винтовку.

— Дай я понесу, Артамоша, а потом опять ты, — с мольбой в голосе клянчил он.

Чуркин, возможно, и дал бы винтовку, но его оскорбляло это панибратское отношение подчиненного. Идет на боевое задание — и «Артамоша»! Ну, что это такое?!

— Винтовка будет у меня, потому как главный я, — не оборачиваясь, строго сказал он.

Кузя замолчал. Но тут ему на подмогу пришел Артемка. И вдвоем они все-таки уговорили своего начальника согласиться носить винтовку по очереди.

Дежурство в первую ночь прошло спокойно. Город спал в утренние часы мертвым сном. И только кошки на крышах домов орали во всю мочь…

Возвращались усталые, недовольные, что все прошло тихо. Кузя запахнул полы своего ватника, уткнулся в воротник носом и не просил уже подержать винтовку. Вдруг он поднял голову, осмотрелся.

— Играет, ребята.

Артемка и Чуркин остановились. Сначала они услышали тихие, неясные переборы гармошки, потом чей-то разудалый голос:

И песня, и звуки гармошки были настолько неожиданны на пустых улицах города, что ребята переглянулись. Чуркин снял с плеча винтовку…

Пел эту песню, наверное, лихой парень в расстегнутой рубашке, в сбитой на затылок шапчонке. Артемке показалось даже, что и песню, и голос поющего он слышал где-то раньше. Где же?

— Вот это да! — одобрительно проговорил Кузя.

— Да, а может не да… — озабоченно сказал Чуркин. — Проверить надо, что за жаворонка такая. Пошли.

Он закинул винтовку за плечо и, не оглядываясь, пошел впереди своих товарищей. Они свернули за угол и увидели певца. В шинели, папахе, он неторопливо шагал посредине улицы и растягивал мехи гармошки.

— Солдат Березовского гарнизона, — тихо проговорил Чуркин. — Разгуливает, ишь ты!

— А может, и не солдат. Сперва проверить надо, — предложил Кузя.

— В штабе проверят, — возразил ему Артемка. — Товарищ Жердев ясно сказал: всех гуляющих солдат — в штаб.

— А как мы его заарестуем? — спросил Кузя.

— Заарестуем… Кузя и ты, Артамон, подходите с боков. А я со спины, — сказал Артемка. — Зачнет ерепениться, моментом скрутим.

Солдат не переставал играть и петь «Барыню». Он увидел Чуркина только тогда, когда тот положил руку на мехи гармошки и заметно подрагивающим голосом спросил:

— Кто такой?

— Ослеп, что ли? Солдат, служивый.

— Березовского гарнизона?

— Так точно! — Солдат застегнул ремешки гармошки и взял ее под мышку.

— Гуляешь?

— Гуляю!

Артемка смотрел в затылок солдату, готовый в любую минуту повиснуть у него на плечах. Голос солдата был знаком, очень знаком.

— Пойдем в штаб Красной гвардии, — потянул его за рукав Кузя.

— Не пойду.

— Пойдешь!

— Станешь упираться, силком потащим! — сказал Артемка.

Солдат обернулся. Артемка разглядел его лицо и ахнул.

— Карпушка!

Вот тебе и на! Как же он сразу не узнал первого в Шоролгае гармониста, соседа своего, Карпушку Ласточкина? Карпушка тоже очень удивился встрече. Удивился и обрадовался:

— Ух ты, черт возьми! Не чаешь, где встретишься, где разминешься. Откуль ты взялся?

— Я в Красной гвардии. А ты служишь?

— Какая, к черту, служба! Жрем, шляемся по городу и все. От дому только оторвали. Эй, ты, — Карпушка толкнул Чуркина в плечо, — веди в штаб. Я им там наломаю дров. Я трудящийся крестьянин, а хожу на свадьбы, наяриваю музыку для проклятых купчих.

— Какие свадьбы? — не понял Артемка.

— Всякие, чтоб им провалиться.

Раньше Карпушка был другим. Тихий, незаметный, на вечерках не приставал к девчатам, играл на гармошке, пел песни, и худого слова от него никто никогда не слышал. Артемка тихо сказал Чуркину:

— Отпустим его?

— Не хлопочись, земляк. Мне до Совета дело есть, не в шутку говорю.

Наклонив голову, Жердев тяжелым, неподвижным взглядом смотрел на Карпушку. Солдат сидел, откинувшись на спинку стула, полы его шинели свисали до щербатых половиц, руки, сжатые в кулаки, неподвижно лежали на коленях. Карпушка не глядел на Жердева, его взгляд был устремлен в одну точку — на белую чернильницу в золотисто-зеленых пятнах высохших чернил.