Исай Калашников - Последнее отступление

Час был поздний, когда она пришла на квартиру. Игнат Трофимович и тетка Матрена укладывались спать. Ужин ей собрал Артемка. Слушая ее болтовню, он осторожно, боясь расплескать, поставил на стол тарелку с лапшой, соленые рыжики, нарезал хлеба. После их первой встречи прошло не так уж много времени, но что-то в нем изменилось, будто и тот же, что зимой, и все-таки совсем другой. Вроде бы резче стали черты лица, сдержаннее движения, строже ясные, внимательные глаза.

Он рассказывает ей о своей работе, о Кузе, Федьке, о Любке-анархистке и как бы вдумывается в свои слова, хочет что-то понять. Что-то тревожит, беспокоит его.

— Чудно получается… — Артемка смотрит на лампу, прищурив глаза. — С Федькой выросли вместе, с Кузей я совсем немного работаю, а вот ближе он мне, роднее, чем Федька. Или, скажем, ты. Разобраться — чужая, а…

Глаза их встретились. Артемка не досказал, смутился, уши у него заалели. И Нина тоже отчего-то смутилась.

На другой день, снова бегая по аптекам, Нина все время вспоминала этот разговор и улыбалась. А вечером, не застав Артемку дома (он ушел на первое занятие будущих красногвардейцев), Нина вдруг подумала, что надо уговорить его возвратиться в Шоролгай. И она стала ждать, когда он придет с занятий, и думать о том, как они с Артемом будут помогать отцу соскабливать с семейщины корку суеверий и предрассудков.

Было уже поздно, когда он вернулся. Умылся и сел за стол. Руки у него были большие, в ссадинах и несмываемых пятнах, рукава рубашки закатаны до локтей, воротник расстегнут, мокрые волосы зачесаны назад и глянцево поблескивали в свете лампы.

— Ты что это меня разглядываешь? — спросил он и опять, как вчера, смутился. А она, озорничая, разлохматила ему волосы, засмеялась.

— Такой ты лучше. Не люблю причесанных. — И без всякого перехода спросила: — Ты поедешь в Шоролгай? Папа будет рад. И я тоже…

— В Шоролгай? — Артем долго молчал, потом медленно покачал головой, поднял на нее серьезные глаза. — Нет, сейчас не поеду, Нина. Послушал я Серова, а сегодня Жердева — и, знаешь, страшно становится. Думал: революция прошла, делать больше нечего. А ее, Нина, прикончить собираются. Со всех сторон лезут. Я теперь так понимаю: одни должны строить города, большие и красивые, нищету всякую вытеснять, другие — охранять строителей. Я буду охранять, и раз пошел на это, пятиться назад мне никак невозможно.

Он сказал это так, что Нина не решилась ему возражать — бесполезно.

В воскресенье он был целый день свободен. Они сходили в лес. Земля под соснами еще не просохла, кое-где лежали клочья мокрого ноздреватого снега, припорошенного иглами хвои, а на березах уже набухали почки и в косогоре, на солнцепеке лиловели первые цветы багульника, удивительно отзывчивого на тепло весны.

По тропе, петляющей меж сосен, устланной желтыми листьями и рыжей хвоей, спустились к Селенге, остановились на высоком яру. Река еще не тронулась, но лед уже обветшал. На нем расплывались лужи, под берегом хлюпала вода. За рекой солдатским сукном стлалась Иволгинская степь, с сопок на нее сбегал молодой сосновый лесок.

Возвращались домой по Большой улице. У вывески «Фотография Татьяны Урсу» Артем остановился, несмело попросил:

— Зайдем сюда. Пусть тебя на карточку снимут.

— Зачем мне карточка?

— Не тебе… Я выкуплю и себе оставлю.

— А тебе зачем? — допытывалась Нина.

По его лицу она поняла, что ему трудно объяснить это и что он не рад затеянному разговору и не знает, как из него выпутаться.

— У меня есть фотографии. Если хочешь — пришлю.

— Верно, пришлешь? И письмо напишешь?

— Ну, конечно, Артем. А не купить ли нам горячих пирожков? — улыбаясь, спросила она.

— Нету теперь пирожков. Не продают, — вздохнул Артем.

В гости к Артемке пришли Дугар Нимаев и Клим Перепелка. Дугар поглаживал рукой черный барашковый мех шапки с красной кисточкой на макушке, ласково смотрел на Артемку.

— Батька твой велел поклон передать. Он большой друг мне, твой батька Захар.

— Сумлеваюсь в его дружбе. Он с тобой долго возиться не станет. Знаю я Захара. Он дружбу не ценит, — не стерпел, ввернул-таки Клим.

Дугар укоризненно покачал головой.

— Зачем так говоришь? Хорошего человека, как юрту в степи, далеко видно. Я Захара знаю. Сына его не знал, теперь тоже знать буду. — Дугар наклонился к Артему: — Ты совсем похож на моего Базарку. Совсем такой. Поехали домой. В гости тебя позову. Мой Базарка, ты на охоту пойдете, утку, гуся стрелять станете. Скоро уток много-много будет.