Исай Калашников - Последнее отступление

На базаре, увидев баб в ярких, цветастых сарафанах и кичках, Нина остановилась, присмотрелась к ним, удивленно спросила:

— Это кто же такие? Откуда они?

— Наши, семейские тетки.

— Какие, ты сказал?

— Семейские. Ну, русские же, только семейские.

— А почему вас так называют?

— Нас сюда царица Катерина ссылала семьями. Ну и пошло с той поры — семейские.

— А за что ссылала?

— Наши деды непокорными были, старую веру на новую, никонианцами придуманную, менять не хотели. Был в старинные времена патриарх Никонка, от него все и пошло. До сей поры старики клянут того Никонку…

— До чего интересно! Я себе такой наряд обязательно сошью. Тоже буду семейской… теткой. — Она засмеялась.

Артемка тоже засмеялся. Не так уж она и похожа на барышню. Образованностью своей не козыряет, не задается. Веселея, Артемка предложил:

— Давайте поедим пирожков горячих. Страсть как люблю пирожки.

— И я люблю.

Артемка взял пару горячих пирожков, подал один Нине. Она ела, обжигаясь и дуя на начинку из рубленых потрохов.

— Вкусно?

— Очень!

— Еще парочку возьмем?

— Возьмем.

Потом пошли по Большой улице. Недалеко от второвского магазина Артемка остановился, показал на невысокое каменное здание, сказал:

— Это иллюзион. Там, говорят, живые картины показывают.

— А ты разве не был?

— Нет. Денег у меня не густо. — Артемка опустил руку в карман, нащупал бумажки, решился: — Пошли поглядим. Сейчас я все-таки зарабатываю. У тебя-то есть на что купить билет?

Нина прыснула в кулак, толкнула его локтем и сквозь смех сказала:

— Ох и кавалер!

— А что? Не так что-нибудь сказал?

— Так, все так, — Нина вытерла концом платка выступившие на глаза слезы. — Знаешь, в иллюзион мы сходим в другой раз. Хорошо?

Прошли до конца улицы. От домов с огородами в гору поднимались бронзовоствольные сосны.

— Сколько тут лесу! — удивилась Нина.

— Этого добра у нас хватает. А вот красоты, какая в других городах бывает, у нас нету.

— Этот лес тайгой называется, да?

— По-всякому, кто как хочет, тот так и называет.

— Около Шоролгая тоже тайга?

— Ну конечно.

— Страшно небось, да?

— Чего?

— Ну, медведи, волки…

— Да нет. Медведи, они своих знают, не трогают. А кто приезжий, на улицу не высовывайся, — с серьезным видом сказал Артемка.

— Смеешься? Ты знаешь, мне Сибирь представлялась темной, жуткой, а тут вон как солнышко светит…

— Ты где жила?

— В Саратове, у тетки.

— A-а, это на Волге…

— Ты посмотри, и географию знаешь!

— Нет, я частушки знаю. «Ростов на Дону, Саратов на Волге, я тебя не догоню, у тя ноги долги».

Ходили по улицам до позднего вечера, и Артемке казалось, что Нину он знает с давних пор и было жаль, что через день она уедет, а ему опять будет тоскливо в этом городе, где так много людей, но нет ни одного своего человека, с которым можно было бы так же вот пошутить, посмеяться. Федька не в счет, совсем откололся, глаз не кажет. Эх, если бы можно было уехать вместе с Ниной…

На прощание сказал ей:

— Будешь у наших, не говори, что я работы не нашел. Переживать будут. И про письмо помалкивай.

Он купил немного гостинцев и, завязывая узелок со сладостями, радовался, что передаст их матери Нина.

Уехали Елисей Антипыч и Нина рано утром. Он проводил их за город, до леса. Здесь слез с телеги. Нина подала ему маленькую захолодевшую руку.

— Зайди к Игнату Тимофеевичу. Он просил…

Подводы тронулись. Артемка все стоял на дороге, пока они не скрылись за бугром. День был пасмурный, на землю падали редкие пушинки снега, припорашивали следы колес…

Заходить к Игнату Трофимовичу не хотелось, доброго от него все равно не услышишь. Но раз посулился Нине — надо исполнить. Направился к нему вечером, закончив работу на вокзале.

Игнат Трофимович пришел из бани. Распаренный, потный, лежал на кровати в белой нижней рубашке. Жена его, разговорчивая и добродушная толстуха, сразу понравилась Артемке. Она рассказывала о том, что хлеб становится все дороже, а масла не купишь ни в какую, что на базаре поговаривают, будто в скором времени жизнь и того хуже будет.

— Хватит тебе, Матрена. Я, парень, не напрасно звал тебя. В типографию купца Кобылина требуется рабочий. На черную работу. Потом можно будет и учеником. Как смотришь на это?

— А примут?

— Примут. Матрена, принеси-ка нам квасу. А ты раздевайся, — обратился он к Артемке.

Матрена тут же поставила на стол стеклянную банку с квасом и два стакана. Увидела разорванный рукав Артемкиной рубахи, всплеснула руками.