— Ты парня моего грамоте обучил — спасибо. А вот забивать ему голову разными штучками не надо. Нам они ни к чему.
— Какие штучки? Не понимаю.
— Ну что тут непонятного? Парень сейчас мягкий, как теплый воск, кого хочешь, того вылепишь. Можно честного пахаря, можно каторжника. Я бы хотел, чтобы он походил на меня и жизнь у него была такая же.
— Вот теперь понятно. — Павел Сидорович долго постукивал пальцами по столу, и Захар уже подумал было, что здорово обидел учителя — не хочет разговаривать, но Павел Сидорович совсем не сердитым голосом спросил: — Значит, ты хочешь, чтобы у него судьба была, как твоя?
— Конечно. Твоей во всяком разе я не пожелаю.
— А есть ли разница?
Захару стало весело.
— Чудак ты, Павел Сидорович!
Учитель тоже улыбнулся, но очень скупо.
— Чудак, говоришь? Скажи, пожалуйста, что ты получил в наследство от своего отца?
— Надел, что ли? Не обижаюсь. Выделил мне батька дом, значит, коня дал, коровенку — что еще? Ну, сапоги хорошие, остальное по мелочам, чашки-ложки…
— Хорошо… Как бы это тебе сказать? Каждый из нас смертен… Проживешь ты свое, что оставишь сыну?
— Откуда мне знать?
— Примерно. Два-три дома? Пять-десять лошадей?
— Не-ет! С неба мне это свалится? Останется ему дом, конь, конечно, и корова…
— Сапоги, — подсказал Павел Сидорович.
— Сапоги истрепались…
— Не богато, ведь, а, Захар Кузьмич?
— Что уж есть. Богатство — оно вроде тени, ходит рядом, но попробуй ухвати!
— Я вот о чем. Ты своей судьбой как будто доволен, с моей ее равнять не желаешь. Ничего я не имею — это правильно. А у тебя своего, твоим трудом нажитого, сколько? Что получил, то и отдашь.
— Погоди, — Захар растерянно заморгал, — погоди. Хреновина какая-то! Всю жизнь работаю, баба работает…
Он стал перебирать в памяти все покупки. Конь, батькой выделенный, издох. Купили. Плуг купили. Одежонку брали, ситчики-сатинчики разные. Железо на телегу. Больше что-то и не припоминается. Куда что уходит? Чудеса!
Павел Сидорович молча сидел у стола, подперев рукой квадратный подбородок. Вот ведь черт вреднучий, куда копнул! И помалкивает, а ты думай, как и куда твоя жизнь уходит. А что придумаешь? Сам он небось тоже не знает. Сколько лет тут продержали. Убегал не один раз, ловили и побитого привозили обратно. Колченогим через то стал — подстрелили. Теперь, кажись, можно ехать — живет. А там, в Расее, дочка, сказывает, есть, Артемке ровня. Приметил, какая жизнь у других, а что своя кувырком идет, не видит.
— Был слух: политикам слобода вышла. Домой не собираешься? — спросил Захар.
— Вышла-то вышла, — нахмурился Павел Сидорович. — Только боком. Все осталось, как было. Пока что.
— Сызнова начнете?
— Не сызнова, доведем до конца начатое.
— А чего добьетесь?
— Между прочим, и того, чтобы нашим детям осталось чуть больше, чем досталось нам.
— Без стрельбы, без убийства не обойтись ведь…
— А что делать, Захар Кузьмич? Есть маленькое насекомое клещ. Впивается скотина в шею и сосет кровь. Не стряхнешь, не сшибешь его — убить надо. Или пусть сосет?
— Не знаю я, ничего не знаю! — сердито засопел Захар.
От этих разговоров голова идет кругом. А тут еще бабье… Соберутся вечером к Варваре и шепчутся, шепчутся о приметах да знаменьях, предвещающих и кровь, и мор, и светопреставление. То огненные буквы на небе видели, то курица петухом закричала…
Однажды прибежал Клим. Полушубок нараспашку, рваная шапка на одном ухе.
— В волости был. Слушок есть, сковырнули временных. Будет, кажись, и на нашей улице праздник. Побегу мужиков порадую.
Захар осуждающе покачал головой. Веселится, дурья голова, праздника дожидается. Как раз дождешься. Заместо праздника зададут баню, почище той, что задали в пятом году мастеровым Верхнеудинска.
«Мужику надо работать!» — твердил про себя Захар. Сам он начал понемногу втягиваться в хозяйство. Кормил скотину, убирал навоз, поправлял заборы. Острым взглядом примечал большие и малые порухи в хозяйстве. Туговато придется. Не скоро будет все налажено, не скоро. Подолгу стоял на задах, вглядываясь в бугристую засугробленную даль. Там — поля. Они, бог даст, не подведут. А перемены, о которых судачат, — туман. Подует ветерок, и ничего не останется. Но пока туман держится, человеку в нем не мудрено заблудиться…
Надумал Захар податься в тайгу, охотой на белку себя побаловать, отдохнуть от разговоров. Поживет в зимовьишке недельки две-три, глядишь, все развиднеется.
Читать дальше