Исай Калашников - Последнее отступление

Истомленные долгой дорогой лошади, почуяв скорый отдых, пошли бодрее, огни придвинулись, замигали по сторонам дороги. А вот и улица. Почти сливаясь с темнотой, маячут за обочиной дома, почему-то такие же присадистые, как в деревне, только стоят они потеснее, жмутся друг к дружке, будто темноты пугаются.

Хозяин постоялого двора встретил их в шубе, накинутой на плечи. В руках он держал фонарь. Пока Елисей распрягал коней, хозяин зевал, зябко ежился.

— Ох-хо! Ну и жизня, мать честная… Ни днем, ни ночью покоя не видишь.

— Мешки-то куда будем складывать? — спросил Елисей.

— В амбар, милый, в амбар, — шаркая валенками, хозяин пошел к окованной железом двери приземистого амбара. Фонарь качался в его руках, и тусклое пятно света металось под ногами. Загремев засовами, отворил дверь.

— Ну, молодцы, разворачивайтесь! — сказал Артемке с Федькой. Ребята стали быстро перебрасывать мешки в амбар. Елисей бегал вокруг, упрашивал:

— Тихонечко, ребятушки, не бросайте. Лопнет мешок, зерно не соберешь.

— Не ной, ради бога, надоел! — огрызнулся Федька и, чтобы досадить старику, сбрасывал мешки с плеча на пол, не придерживая.

Елисей обозлился, оттолкнул Федьку от воза.

— Уйди, сатана! Мы уж с Артемшей управимся… Разорить хочешь меня, бессовестный.

— Управляйся, черт с тобой. Пойдем, хозяин, в твой притон.

— Притон под красным фонарем, а у меня честное заведение, — лениво отозвался хозяин и пошел в избу.

В «честном заведении» тускло светила керосиновая лампа. На широких нарах, на лавках, на полу спали люди. Пахло кислой овчиной, немытым человеческим телом и потом.

Выпив по стакану чаю, они расстелили одежду на полу и легли спать. Федька и Елисей сразу же захрапели. Артемка долго ворочался. Перед глазами мерцали огни ночного города. Завтра он увидит и большие дома из камня, и паровозы, и много-много других диковинок…

Проснулся он раньше других. За перегородкой, на хозяйской половине позвякивала посуда, скрипели половицы. За промерзшим окном занимался рассвет. С подоконника на пол падали крупные капли воды.

У Артемки было ощущение чего-то радостного, как в детстве, в дни больших праздников, когда просыпался ни свет ни заря и, свесив голову с полатей, вдыхал запахи стряпни. После нескольких недель поста (не дозволялось есть ни мяса, ни яиц, ни молока, ни рыбы — ничего, кроме постных щей с капустой и грибами) праздничный стол казался чудом…

Шагая через спящих, в комнату вошел хозяин, смел со стола в подол рубахи остатки пищи, громко сказал:

— Эй, мужики, пора подниматься!

За завтраком Елисей Антипыч допытывался, какие цены на хлеб, на материю. Ответы постояльцев, мужиков из Мухоршибири и Никольска его радовали. За последнее время зерно, мука сильно подорожали. Городские за ценой не стоят, потому что очень уж мало его, хлеба.

Елисей Антипыч радостно кивал головой.

— Слава богу. Не прогадал я, ето самое. Подходяще выбрал времечко.

Мужик в солдатских штанах предупредил его:

— На базаре держи ухо востро. Перекупщики везде шныряют. Из рук рвут зерно. Ловкачи отменные!

— А я не сразу торговать буду. Надо, ето самое, денек-другой походить по базару, приглядеться.

— Я тоже пойду на базар. Надо купить кое-какую обновку. Неловко ходить в деревенской одеже, — сказал Федька. — А ты что будешь делать, Артемша?

Артем сунул руку в карман, похрустел конвертом с письмом Павла Сидоровича. Идти разыскивать Серова или базар посмотреть? Лучше письмо передать. Потом время будет…

— Мне надо в Совет. Пойдем со мной. Может, и для тебя найдется работа…

— О чем запечалился — о работе. Успеешь…

— Нет, мне надо в Совет сходить. Павел Сидорович просил сразу же передать письмо.

— Дело твое…

Над городом, прижатом таежными сопками к берегу Селенги, висел морозный туман, дым из труб столбами подпирал небо. Артемка неторопливо шагал по улицам, останавливался на углах, запоминал названия, выведенные черной краской на дощечках. Смекалистые люди в городе, малое дело эта дощечка, но не заблудишься. А вот чистоты тут нету, какая в деревне. Снег на дороге грязный-грязный, перемешан с песком и конским навозом, сугробы под окнами черные от сажи, и на крышах домов сажа. Сами дома и в одной и в другой улице были такие же, какие он увидел ночью, потом стали попадаться чуть больше, на высокой каменной подкладке с крылечками на улицу. Вот народ! Со двора вход куда лучше: за дровишками выйти или по другой какой нужде много сподручнее. А то бегай в улицу, с улицы во двор… Ну-ка, ну-ка, а это что такое? Возле стен домов, вдоль всей улицы настил из досок. Идут люди по настилу, как по половицам, мерзло скрипят плахи, постукивают обутки. Чудно-то как! Неужели для ходьбы сделали? Или здешний народ на земле спотыкается?