Исай Калашников - Последнее отступление

Рыжий жеребчик, напившись первым, поднял голову, роняя с губ капли воды. Рядом с ним пил воду мосластый, старый мерин. Жеребчик вдруг вцепился ему зубами в загривок.

— Я те побалую! — закричал Баргут и поднял палку. Жеребчик повернулся к мерину задом, лягнул его, выскочил на берег и, задрав голову, побежал домой.

Рыжий жеребчик Юнька был любимцем Баргута. Не один раз во время ночных налетов на бурятские табуны его быстрые ноги уносили Ваську от погони.

Баргут еще в малолетстве потерял родителей. Умерли они или бросили его, этого он не знал. Ходил по деревням, где выпрашивая, где воруя кусок хлеба. Лет пятнадцати просить милостыню стало неловко, а ужиться ни у одного хозяина не мог. Вот тогда-то он и попался на глаза Савостьяну. Тот привел Ваську к себе домой, заставил умыться, остриг кудлатую голову, одел в новые штаны и рубаху из китайской далембы.

Баргут стал работать у Савостьяна — задавал лошадям и коровам корм, чистил стайки, возил дрова, сено и был доволен, что мог ежедневно спать в тепле и есть досыта.

Жил он в старом зимовье, разгороженном на две части. В одной половине зимой держали новорожденных телят и ягнят, а в другой — за дощатой перегородкой стоял скрипучий деревянный топчан Васьки.

С деревенскими ребятами Баргут не знался. Даже с Федькой, сыном Савостьяна, разговаривал редко. Длинными зимними вечерами он сидел у печки и при красноватом свете тлеющих дров вырезал из поленьев животных и птиц, раскрашивал их и ставил на подоконник. Фигурки стояли не больше трех-четырех дней, потом Баргут раскалывал их топором и кидал в печку.

Поселив Баргута в зимовье, Савостьян в первый же день подозвал его к себе и сказал:

— Кормить и одевать буду, как сына родного. Но работу спрошу. А главное, держи язык за зубами. Станешь болтать — выдеру его вместе с потрохами, а пузо соломой набью.

Баргут на это ничего не ответил. Помогая Савоське сбывать краденых лошадей, он не подавал виду, что знает о проделках своего хозяина. Савостьян сразу оценил замкнутый характер парня и стал брать его с собой в ночные набеги на пастбища бурятских скотоводов. Скачки в кромешной тьме по степи на лошадях с обвязанными войлоком копытами, опасности и тревоги пришлись Баргуту по сердцу. Вскоре он стал выезжать за чужими конями один.

Был Баргут смел и удачлив, Савостьян любил его за удаль чуть ли не больше родных детей. Васька понимал это и старался во всем угождать хозяину.

Семейские Ваську недолюбливали, причисляли к чужакам-нехристям. У кого бы что ни пропало, говорили, что он утащил. А зачем Баргуту их добро, никто не спросит. Как-то чуть свет прибежала Мельничиха. Нечесаные волосы висели сосульками, нос в саже. Увидела Баргута, заорала во всю ивановскую, что он, мол, такой-сякой, рубаху мужикову спер. Чесучовую рубаху: ей, мол, цены нет.

Баргут вытолкал Мельничиху из зимовья в шею, она еще долго визжала за окном. Он вышел на улицу, пригрозил ей березовым поленом. Убежала. А вечером увидела его на улице и как ни в чем не бывало кричит через дорогу:

— Нашла я рубаху мужикову, Баргутка. Упала она с веревки на землю, снежком припорошило, я и не видела…

…Лошади напились и пошли обратно во двор. Баргут направился за ними. По скользкой тропке к речке с коромыслом на плечах спускалась Дора Безбородова. Васька посторонился, давая ей дорогу. Она остановилась, с усмешкой глянула на него.

— Пустой день у тебя будет — не ругай, что с порожними ведрами навстречу попала.

— Я ничего и не говорю.

— А что бы ты сказал? Сам виноват. Какой леший гонит тебя на реку в такую рань?

— А тебя какой?

— Меня не леший, а мама.

— Меня тоже не леший, а Савостьян.

— Ты бы его не очень слушал, он спасибо не скажет. А мне поможешь прорубь раздолбить, заработаешь…

— Сама здоровая, продолбишь… — Баргут сделал шаг вперед, но Дора загородила дорогу коромыслом.

— Продолби, будь добрый! Там льду аршин, не меньше…

— Беда с тобой… — недовольно буркнул Васька, однако вернулся, взял тяжелую пешню и ударил острием в лед. В лицо Доры брызнули прозрачные осколки. Прикрываясь варежкой, она спросила:

— Баргутик, а ты чего на вечеринки не ходишь?

— Не хожу — и все. Кому какое дело?

— Там есть девушка одна, очень по тебе страдает.

— Пускай себе страдает. Мне-то какое дело?

— «Дело, дело»! Бубнишь одно и то же! — рассердилась Дора. — Давай сюда пешню и проваливай.

— На. Не шибко-то и охота работать за тебя. — Баргут подал пешню и пошел. Поднявшись на берег, оглянулся. Дора вычерпывала из проруби кусочки льда. «Вот сама и отдувайся, ежели такая характерная». Во дворе Баргута встретил Савостьян: