Ален Роб-Грийе - Встреча [= Свидание]

На мгновенье мне почудилось, вопреки очевидности, что, переодевшись в слепого, вернулся Симон Лекёр. Само собой, я сразу поняла свою ошибку: при более внимательном рассмотрении сходство походок, костюмов и причесок молодых людей оказалось совсем незначительным.

Когда молодой человек с белой тростью и его поводырь приблизились к человеку в помятом костюме с врачебным саквояжем и остановились, то никто из них не обратил друга на друга внимания. Никаких приветственных слов или жестов, которые можно было бы ожидать в подобных обстоятельствах. Юноша с мальчиком не пошли дальше, и все трое замерли, стоя лицом к лицу.

А потом медленным и точным размеренным движением, будто подчиненные единому механизму, они одновременно повернули свои головы к нам. И так и остались стоять, окаменевшие, как три неподвижные статуи, изображающие юношу с бескровным лицом, наполовину закрытым очками с толстыми стеклами, мальчика слева от него, и мужчину в помятой серой тройке — справа.

Все трое пристально смотрели на меня, причем я готова была поклясться, что, несмотря на огромные черные очки, слепой тоже не спускал с меня глаз. Чрезмерно бледное, осунувшееся лицо подростка поражало своей неестественностью и призрачностью. Неприятные черты маленького взрослого отпечатались на нем отвратительной гримасой. Вся компания показалась мне вдруг настолько жуткой, что захотелось выть, чтобы прекратился этот кошмар.

Но, как и положено в страшном сне, я не могла выдавить из себя ни звука. Но почему Каролина ничего не говорит? И что же Мари — ребенок «без страха и почтенья» — стоит с нами, но не разрушает эти чары своей непосредственностью? Почему она даже не шевелится, неужели кто-то ее заколдовал, и она утратила дар речи?

Волна ужаса накатывала на меня так неумолимо, что я едва не потеряла сознание. Чтобы справиться с невыносимой дрожью, так не свойственной моей натуре, я попробовала переключиться на другую тему. В качестве зацепки на ум пришла только одна из нелепых речей Симона, которую он произнес час или два назад:

— Раньше я был не настоящей женщиной, — разглагольствовал он, — а всего-навсего усовершенствованной электронной машиной, сконструированной доктором Морганом. Потом он выбрал меня как подопытного кролика для различных опытов и проверки моих возможностей. Он проделал надо мной ряд экспериментов, а чтобы следить за моими действиями, нанял шпионов, не выпускавших меня из виду, причем некоторые из них сами были роботами.

Например, движения притворного слепого, якобы нечаянно оказавшегося рядом, показались мне механическими и прерывистыми. А под странными очками, которые словно увеличивались до громадных размеров, наверняка скрывались не настоящие глаза, а хитроумное записывающее устройство, может быть, даже излучатель, незаметно воздействующий на мои тело и мозг. А хирург-таксист — не кто иной, как Морган собственной персоной.

То ли случайно, то ли чудом пространство между мной и этими людьми расчистилось. Только что сновавшие здесь в большом количестве пассажиры моментально испарились. Невероятным усилием мне удалось отвернуться от гипнотизирующей меня троицы, ища поддержки у Мари и Каролины…

Они пристально смотрели на меня таким же застывшим нечеловеческим взглядом. Они — не союзницы, они — заодно с ними, против меня… Ноги подкосились, рассудок помутился, и я стала падать в пустоту с головокружительной высоты.

В то утро я проснулась с чугунной головой, во рту было противно, как будто накануне я переусердствовала в поглощении алкогольных напитков или приняла какое-то сильнодействующее снотворное. Хотя ничего подобного не было…

Так что все-таки я делала вчера вечером? Никак не могу вспомнить… Надо было встретить Каролину на вокзале, но что-то мне помешало… Не знаю что.

В памяти возникла, впрочем, некая картинка, но я не могла ее ни с чем связать. Просторная комната, захламленная разрозненной ветхой мебелью: стульями с продавленными сиденьями и остовами железных кроватей, которые обычно закидывают на чердак старых домов.

Помимо прочего, там была куча старых чемоданов самых разных размеров и форм. Один их них я открыла. Он был набит женской вышедшей из моды одеждой: корсетами, нижними юбками и красивыми старинными платьями. Рассмотреть изысканные украшения и вышивку было сложно, поскольку свет падал только от двух канделябров с остатками свечей, догорающих желтым дрожащим пламенем…