Йылмаз Гюней - Погубленные жизни

— Не береди парню душу, Али Осман, — остановил его Дервиш, — не мучай его, брат! Все образуется.

— Когда-нибудь сгинет эта Енидже, ох сгинет, превратится во вторую Маласчу, только совы здесь будут кричать.

В это время до них донесся крик ночной птицы.

— Сова… — прошептал Али Осман, широко раскрыв глаза.

— А ты, Халиль, иди спать. Вставать-то спозаранку. Иди, ложись, — тихо уговаривал Хыдыр.

Али Осман не унимался:

— Ну, слыхали? Вот послушайте, совы кричат! Совы, Халиль!

Халиль побрел в свой угол. К нему подошел Дервиш.

— Ну как тебе, мягко будет? Или еще соломы подбросить?

— Спасибо, дядя, и так хорошо!

Халиль разделся, повесил одежду на гвоздь и улегся, натянув на себя кусок мешковины, от которой чесалось тело, грудь кололи кое-где вылезшие соломинки.

— Совам достанутся эти края, совам! — твердил Али Осман.

Голова у Халиля стала тяжелой. Медленно, как погружается ведро в колодец, он погружался в сон, отдаляясь от стоявшего в хлеву смрада, возни скотины, тяжелого дыхания людей.

— Ни за что ни про что жизнь сгубили… — жаловался кто-то.

Чьи-то короткие всхлипывания, красная, как гранатовые цветы, пелена, дым, туман и где-то далеко приглушенный, едва слышный разговор:

— Ложись, родной мой, ложись. Все уже спят.

— Ты меня уважаешь, Али Осман? — Это был голос Сулеймана.

— Даже люблю, дорогой.

— Врешь!

— Ей-богу!

— Обман, обман, один обман кругом. Самую паршивую, чесоточную лошаденку дороже ценишь, чем меня. Никто меня не любит, никто. Даже собаки не любят. Обман, один обман кругом. Я и подохну, как лошадь, как мул, в хлеву подохну, — говорил Сулейман.

— Иди спать, дорогой!

— Правда, я скоро помру, Али Осман.

— Спаси тебя аллах!

— Помру, помру, подохну как собака. А ты, Али Осман, напиши на моем надгробном камне: «Здесь покоится Сулейман, бывший батрак Кадир-аги». А ниже допишешь: «Сулейман всю жизнь работал как лошадь — и подох, как лошадь». Так и напиши, Али Осман. Ох, Али Осман, ох!

— Сулейман, дорогой! Ну что ты болтаешь?!

— Помрем — никто и не всплакнет. Что мы за люди, Али Осман, если некому нас даже пожалеть? Хоть ты поплачь, Али Осман. Поплачешь, а?

— Сулейман!

Халиль наполовину проснулся, но еще лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к странным, повторяющимся через равные промежутки времени глухим ударам. Наконец он приоткрыл глаза и увидел, что Сулейман бьется головой о нары Али Османа, твердя:

— Ты знаешь, кто я такой, Али Осман?

— Ты Сулейман, а то кто же?

— Не то говоришь. Я самый что ни на есть последний дурак. Я собака, Али Осман, паршивая собака.

— Пожалей ты себя хоть немного!

— Швырнули нам кость: нате, грызите! Глодаем, грызем, а мяса ни крошки. Мясо хозяева сами сожрали. Потому что собаки мы, понимаешь, собаки! И жизнь у нас собачья. Вот оно что… Ну, теперь понял, кто я такой?

— Успокойся…

— Кто я такой, я тебя спрашиваю!

— Не надо, не надо, Сулейман!

— Нет, ты мне скажи, кто я такой.

— Собака ты, ну… собака.

— А чья я собака?

— Зачем ты так, Сулейман?

— Нет, ты скажи, чья я собака. Чья, а?

— Аллаха!

— А вот и нет. Я собака Кадир-аги.

Он еще неистовее стал биться головой о нары. Али Осман пытался ему помешать:

— Ну что ты зашелся, как дите малое!

Хыдыр лежал в постели и курил. Сулейман зарыдал, заметался, выкрикивая:

— Не трогайте меня, уйду я! Не желаю оставаться здесь, не желаю! Пустите же меня! Пустите!

Но Али Осман с Дервишем крепко держали Сулеймана.

— И зачем только он пьет, если не может? Дядя Али, дядя Дервиш, не трогайте его, ради аллаха! Дайте ему отлежаться.

— Пустите меня, не держите! — кричал Сулейман. — Опостылела мне жизнь, повеситься хочу!

— Да оставьте вы его в покое, — процедил Хыдыр. — Пусть вешается, раз ему так приспичило, а мы посмотрим.

— Сулейман, дорогой, успокойся! — твердил Али Осман.

— Плюнь ты на него, дядя Али, на эту скотину. Пусть валяется, — сказал Хыдыр. — А то носятся с ним, вот он и кобенится.

Чем крепче держали Сулеймана, тем яростней он вырывался. Наконец Хыдыр не выдержал и вскочил с постели.

— Сколько же терпеть такое? Каждый день одно и то же. Покоя нету от него. Эй, Сулейман! Слышишь, скотина! Вставай, безбожник! Поднимайся! Ну!

— Не трогайте меня! Уйду я! Не останусь здесь, — вопил Сулейман. — За что меня все бьют?

Оттеснив в сторону Али Османа и Дервиша, Хыдыр схватил Сулеймана за плечи и поволок к двери.

— Вот тебе, подлец, порог, а вот — дорога. Видишь дверь? Бьют тебя здесь, жить не дают? Ну и убирайся на все четыре стороны! Посмотрим, до чего ты докатишься, если и дальше будешь водку лакать. Вытряхивайся, живо!