Хидыр Дерьяев - Вьюга

— На это ваша воля.

Горбуш-ага успешно применил все три метода воспитания, отмеченные в истории человечества: побои, угрозы и наставления. Отлупив мальчишек и припугнув их судом стариков и позором, он незаметно перешел к наставлениям. В результате этого воспитательного комплекса мальчишки дали слово, что никогда больше не будут воровать, а главное — что вернутся в школу. Только в этом случае Горбуш обещал простить их, не водить к старикам и не позорить перед всей деревней.

Время было тяжелое, но все равно наряду с такими бедняками, как Перман, вынужденный бродить по Каракумам за байскими отарами, были люди, живущие в полном довольстве. Как раз в то время, когда Перман пас в песках овец, один из его родственников устраивал той по случаю женитьбы сына. Той был большой: приглашены были не только все родственники и односельчане, но и именитые люди со всей окрути: ахуны, ишаны, муфтии. А вот про Пермана не вспомнили.

В большой шестикрылой кибитке на самом почетном месте разместились ишаны и ахуны — высшее духовенство. Сбоку от них, ближе к дверям, сидели моллы и муфтии — слуги божии пониже рангом. Самое крайнее место среди них досталось молле Акыму. По уровню учености его вообще не следовало бы допускать на ковер для образованных людей, но учитель, никуда не денешься, и волей-неволей приходилось оказывать ему известное уважение.

Молла Акым пригласил с собой на той Сердара: лучший ученик, пусть посидит, послушает умных людей, поучится обхождению и разговору.

Всего неделю назад Горбуш-ага, как собаку, излупил Сердара возле костра, где он с приятелями уписывал ворованных кур, а сейчас Сердар сидел на ковре с именитыми людьми, а Горбуш-ага — у дверей, на песке, причем и это место мог запросто потерять, и потому, не желая рисковать, предпочитал не подниматься. А вот если бы Сердар встал и ушел, его место все равно осталось бы свободным — никто из простых людей не мог занять место, предназначенное для людей ученых.

Вроде бы получается, что Сердар здесь более уважаемый человек, чем старый Горбуш-ага? Во всяком случае сам Горбуш-ага нисколько в этом не сомневался. Причем радовался, что мальчик сидит на почетном месте. Ведь это значило, что в будущем Сердар станет ученым человеком, может быть, даже ахуном. Но тогда, может быть, Сердар с течением времени вправе поднять руку на Горбуша-ага? Нет, ни в коем случае. Горбуш-ага — старик, он прошел большой жизненный путь, одолел дальние дороги, и он всегда останется для Сердара старшим.

В кибитку, отведенную для почетных гостей, вошли два новых гостя: молодой ахун Джумаклыч и председатель сельсовета.

На председателя сельсовета никто особого внимания не обратил, и место ему дали у самых дверей, а вот Джумаклыч-ахуна встретили как подобает. Встали, приветствуя его, уступили ему почетное место.

— Раньше, бывало, увидишь царского старшину в красном халате, — прошептал один из стариков, сидевших на лучших местах, — понимаешь, что перед тобой начальник. Одна печать чего стоила! А этот… — старик поглядел на председателя сельсовета и поморщился.

— Печать! — усмехнулся его сосед. — У этого за пазухой тоже печать лежит — в грязной тряпице завернута. От советской власти ему большое доверие.

— Подумать только! Ну, если у большевиков все начальники такие, плохи у них дела! Я бы такому и за ослом смотреть не доверил!

Сердар не отрывал глаз от молодого ахуна. Это был человек средних лет, высокий, стройный, с приятным лицом; в густой его бороде сквозила чуть заметная седина. Одет был ахун необычно: халат на нем был, но под халатом была надета косоворотка, подпоясанная кожаным ремешком.

Сердар не отрываясь смотрел на открытое, оживленное лицо ахуна Джумаклыча, так не похожее на постные, глубокомысленные лица священнослужителей, любовался расшитым воротом его косоворотки и перламутровыми пуговками на ней. Как хотелось Сердару иметь такую рубаху! Правда, это было не безопасно — когда один из мальчишек явился в школу в рубашке-косоворотке, молла Акым крепко отхлестал его розгой.

Сердар слышал об ахуне Джумаклыче немало плохого: говорили, что он сбился с пути истинного, стал поганым еретиком, идущим против веры пророка. Разговоров этих Сердар наслушался вдоволь, и в нем жило какое-то предубеждение против ахуна. Но сейчас, глядя на красивую окладистую бороду, на белое, еще не изборожденное старческими морщинами лицо, Сердар чувствовал, что ему очень нравится этот человек. Приятно было слушать его голос — он говорил так спокойно, неторопливо, вежливо. А вот почему на нем такая рубаха? Ведь моллам и ишанам, окончившим медресе, нельзя носить рубаху со стоячим воротником. Разве потому, что он кончил медресе не в Хиве, а в Уфе и там разрешают? Не может же такой ученый человек не понимать, что грешно, а что дозволено…