Теодор Рошак - Воспоминания Элизабет Франкенштейн

За время пути я привыкла всякий раз, как начинали слипаться глаза, класть голову Виктору на колени, и он нежно и успокаивающе поглаживал меня по волосам, пока я погружалась в сон, и читал нараспев шуточные стишки, слова которых на новом моем языке связались с детскими впечатлениями и помнятся мне до сих пор. Из тех строчек особенно запечатлелись в моей памяти те, что мы превратили в постоянную игру. Укрывая нас с головой одеялом, Виктор шептал, склоняясь надо мной:

В конце каждой строчки он целовал меня в названное место, а в завершение стишка, после долгой, дразнящей паузы громко чмокал в губы, отчего я хихикала в его объятиях. К концу путешествия мы настолько сдружились, будто всю жизнь были братом и сестрой.

— Нынешней ночью, дорогая, ты будешь спать на костях варварских королей, — объявил барон, когда после многодневного путешествия в тряской карете мы свернули наконец на извилистую дорогу, ведущую к воротам дома Франкенштейнов.

— Неужто на костях? — спросила я и посмотрела на Виктора и баронессу в ожидании, что они разъяснят странные слова барона.

— Да, это так. Потому что Бельрив — замок очень древний, и даже древнее, чем древний. Его заложил, возможно, сам Карл Великий. Больше того, под его фундаментом мы обнаружили черепа гельветских вождей, которые скалились нам из праха. Средневековье, дитя мое, Средневековье. Все то былое безрассудство, невежество и дикая свирепость нашли упокоение в земле, обратились в тлен.

Впереди показались раскинувшиеся в альпийских долинах многочисленные замки; одни из них представляли собой древние величественные крепости, от других остались лишь груды развалин. Какой из них окажется моим новым домом? Я гадала, охваченная нетерпением, пока карета, скрипя и трясясь, катила по каменистой дороге. И вот перед нами открылось наконец Женевское озеро, кристально-прозрачное и безмятежное. Но Бельрив словно прятался от меня до последнего момента, невидимый с дороги. Все время, пока мы поднимались по крутым склонам, окружавшим озеро, я не видела никакого признака замка: темная чаша древних дубов и высоких лиственниц скрывала его от взора. Даже когда мы въехали на аллею, ведущую к воротам, ветви деревьев, низко склонявшиеся над дорогой, заслоняли его. Неожиданно аллея кончилась, и мы оказались в залитом солнцем саду, где коротко подстриженные кусты стояли на ярком бархате лужайки, как строй солдат, замерший по стойке «смирно», — и я впервые увидела Бельрив.

Не столь огромный, как некоторые замки, встретившиеся нам на пути, он все же поражал своим видом. Его протяженный, сверкавший на солнце фасад из шлифованного гранита, по которому тянулись вверх шпалеры вьющихся роз, был высотой в четыре этажа; по обеим сторонам фасада поднимались стройные башни, чьи узкие трубы и увенчанные флагами шпили взмывали еще на целый этаж. От всего облика замка веяло таким царственным величием, что я бы не удивилась, если бы прибывавшему полагалось приветствовать его почтительным поклоном.

Когда мы подъехали ближе, барон с гордостью объявил мне, что изящное крыло замка, которым я любовалась, пристроено к Бельриву его семьей; он и его отец придали «мирный облик» этому древнему, похожему на военную крепость строению, на зубчатых стенах которого до сих пор стояли ржавые пушки. И впрямь, более новая часть дома совсем не походила на замок, скорей напоминая помещичий особняк, уютный, хотя и чересчур огромный, на мой неразвитый вкус; мне в жизни не доводилось видеть ничего столь громадного, разве только церкви, призванные вмещать толпы людей. Только когда карета доставила нас на главный двор, я поняла истинные размеры Бельрива и его причудливую неповторимость. Ибо более новая часть дома соединялась с двумя крыльями намного более старой постройки и резко отличавшимися внешне.

— Все это мы оставили истории, — махнув рукой в их сторону, объяснил барон. — А еще отправляем туда вещи, которыми больше не пользуемся.

Благодаря уцелевшей старинной части Бельрив сохранил в своем облике суровость настоящей крепости, которою был когда-то. Башни здесь были с узкими щелями бойниц вместо окон; по крыше между ними шли обвалившиеся защитные зубцы. За прошедшие столетия потемневший от непогоды камень стен покрылся густым покровом виноградных плетей, так что строение казалось неким гигантским разросшимся растением.