Анри Труайя: Семья Эглетьер

— Ты права! Раз привезли этих туристов, туда лучше не ходить.

Ничего нельзя было поделать: контакт между ней и Франсуазой никак не налаживался. Чем сердечнее старалась держаться Мадлен, тем более бесплодными и неловкими выглядели все ее усилия. Вместо того чтобы вернуть племянницу к жизни, она своим вмешательством лишь усугубляла ее равнодушие и враждебность к окружающему миру. Сколько раз она была готова разозлиться на племянницу, однако тотчас вспоминала предупреждение врачей о том, что возможен новый кризис. И от всех ее упреков не оставалось и следа. Мадлен снова налегала на канат, не давая тяжелому грузу скользить вниз. Медленно и осторожно перебирая руками, она в конце концов вытащит Франсуазу из этой ямы. И кто еще станет этим заниматься?

— Ладно! — решительно продолжала она. — Если принесла их сюда нелегкая, мы проедемся до Онфлера, хорошо?

Они сели в машину. В Онфлере Мадлен купила журналы мод, надеясь, что Франсуаза захочет полистать их, и несколько романов в дешевом издании. Потом они зашли в кафе у Старого Дока, и там Мадлен позволила себе стакан сухого белого вина. Франсуаза выпила минеральной воды. Солнце стояло уже высоко, но небо быстро затягивалось тучами. Июльские грозы налетают внезапно. В один миг небо потемнело, словно кто-то выплеснул на облака фиолетовые чернила. Под тяжестью многих туч, обложивших горизонт, земля будто осела. Ветер закружил в танце бумажки, солому, пыль. Зал кафе осветила яркая молния. Грянул гром, и Мадлен почувствовала, как дрогнул воздух, прохладный, словно металл. Хлынул дождь.

Он все еще лил, когда Мадлен и Франсуаза сели в машину. Капли дробно ударяли о крышу. Это скорее напоминало плавание в бурном море, чем езду по дороге.

В Туке они поставили машину у церкви и бегом бросились к дому, держа над головой газеты. Наконец-то они у себя.

— Как хорошо дома! — воскликнула Мадлен.

В их отсутствие приходил почтальон, он сунул под дверь несколько рекламных брошюр и два письма для Франсуазы. Осторожно поглядывая на племянницу, Мадлен протянула ей письма. Девушка взяла оба конверта и тотчас возвратила один из них Мадлен:

— Пожалуйста, Маду, вскрой это письмо, прочти его и порви.

— Ты хочешь, чтобы я прочитала его вслух? — удивилась Мадлен.

— Нет. Почти про себя и потом уничтожь.

— Зачем?

Франсуаза не проронила больше ни слова, но взглядом ответила: «Чтобы ты поняла меня».

Мадлен надела очки, распечатала письмо и взглянула прежде всего на подпись: Александр Козлов. Мелкий, нервный почерк, торопливо исписанные страницы.

«Что случилось, Франсуаза? Вот уже несколько недель, как от тебя нет никаких вестей. Ты даже не явилась на экзамен. Это глупо! Я позвонил тебе. Твоя мачеха сказала, что ты была больна, а теперь поправляешься у своей тетки в Туке. Правда ли это?.. Мне почему-то кажется, что ты уехала, чтобы не видеть меня. Напрасно! Наши отношения могли быть очень приятными при условии, конечно, если ты согласишься понимать счастье так же, как я. Я ведь говорил тебе, что я живу реальностью, а не мечтами, живу сегодняшним днем. Вероятно, ты слишком многого ждала от нашей встречи. И тем не менее, уверяю тебя, между нами существует физическое и, может быть, даже духовное согласие, какое не часто встретишь. Если ты хочешь, чтобы у нас все стало по-прежнему, напиши мне, я буду по-настоящему счастлив. Если нет, не будем больше говорить об этом, что бы ты ни решила, между нами не должно остаться и тени недоразумения. Я очень дорожу твоей дружбой. Надеюсь увидеть тебя здоровой и бодрой в институте, когда начнутся занятия. Желаю хорошо провести каникулы. Занимайся понемногу русским языком, чтобы наверстать упущенное. Мне часто чудится твое лицо в полумраке…»

Мадлен сложила письмо. Ничто в нем не поразило ее. Трудно обвинить этого человека в нечестности. Виновата одна Франсуаза. Она слишком наивна и нетерпима, так стоит ли удивляться, что первое же столкновение с жизнью оказалось для нее роковым? Вероятно, она всегда будет жертвой собственной потребности кем-то восхищаться, кому-то беззаветно верить. Вряд ли можно излечиться от идеализма.

Минуту поколебавшись, Мадлен протянула письмо:

— Мне кажется, тебе следует прочитать его, Франсуаза. Оно полно самого теплого чувства…

Франсуаза схватила письмо и разорвала его. Глаза ее потемнели от гнева.

— Ты так ненавидишь его?

— Не спрашивай меня ни о чем, Маду, прошу тебя!

— Почему? Ты мне не доверяешь? С тех пор как ты здесь, ты молчишь, избегаешь меня, едва меня переносишь! Но что я могу одна, если ты не поможешь мне понять, что с тобой происходит? Мне нужно знать…