Луиджи Капуана - Маркиз Роккавердина

Баронесса тем временем что-то шептала на ухо дону Сильвио.

— Но так ли это? — спросил священник.

— Дурные женщины вроде нее на все способны!

— Что еще прикажете, ваша милость?

Агриппина Сольмо не скрывала, что хочет поскорее уйти.

— Подумайте о том, что вы делаете! Предупреждение — почти что спасение, — сухо ответила баронесса.

И мрачным, колючим взглядом проводила ее до самой двери, словно выталкивая в спину.

— Вот самая большая рана в моем сердце! — воскликнула она. — Сколько сил стоило мне заставить племянника выдать ее замуж!.. Во всяком случае, можно было уже не опасаться, что он совершит это безумство!.. Впрочем, у всех Роккавердина мозги с червоточиной — у кого больше, у кого меньше! Брат мой, маркиз, отец моего племянника, тратил все время и деньги на борзых. Вы не знали его. Он сшил себе костюм, как у клоуна, по английской моде, говорил он, и не пропускал ни одного престольного праздника в окрестных селениях… Другой мой брат, кавалер, разорился на древностях! Выкапывает кости покойников, вазы, кувшины, светильники, ржавые монеты, весь дом забил глиняными черепками. Сын его уехал во Флоренцию, говорят, учиться живописи, а на самом деле — сорить деньгами. Будто мало того, что отец его усердствует, пуская на ветер свое состояние!.. Племянник мой, теперешний маркиз… Ох! Вот наказание божие нашему дому!

Баронесса умолкла, увидев, что в оставленную приоткрытой дверь вбежали четыре маленькие облезлые черные собачонки с гноящимися глазами, почти такие же старые, как и она сама, и все сразу захотели забраться к ней на колени.

— Я знаю, у меня своя причуда — вот они, — сказала баронесса, ласково отстраняя собачек. — Но этим я никого не разоряю, а что касается дел, то тут я могу гордиться: голова у меня на месте. Была бы она так же на месте у барона, моего покойного мужа… Молодец, дон Кармине!

Приволакивая ногу, держа обеими руками миску с молоком и хлебом, старик ступал осторожно, чтобы не пролить ни капли, так как собачонки, завидев еду, с лаем запрыгали вокруг него.

Напрасно он осторожничал! Отталкивая друг друга, тычась в миску мордами и запуская в нее лапы, собаки расплескивали молоко по полу, а баронесса, умиленная, наклонялась, чтобы погладить их, звала каждую по имени, когда они принимались кусать друг друга, и то и дело восклицала:

— Бедные животные! Им хотелось есть, бедняжкам!

Дон Кармине, согнувшись пополам и заложив руки за спину, качал головой, сокрушаясь, что испачканы красивые валенцанские [13] Валенца — город в Пьемонте. плитки.

— Вытирать незачем, сами вылижут, — распорядилась баронесса, когда он наклонился за пустой миской.

Старательно вылизав пол, собаки лениво побрели в угол, где стояли предназначенные для них кресла с подушками, и улеглись по двое, свернувшись калачиком.

— Это тоже милосердие, дорогой дон Сильвио, — сказала на прощание баронесса.

Выйдя из дома Лагоморто, Агриппина Сольмо вскоре столкнулась с сапожником мастро Вито Ночча.

— Что с вами, кума Пина! На вас лица нет!

— Ничего. Пропустите меня.

Она хотела избежать разговора, но тот продолжал:

— Я только что получил повестку, вызывают свидетелем в суд. Послушайте, кума Пина, что касается Нели Казаччо, клянусь вам, я ничего не знаю! Не хочу брать грех на душу, кума!

— Разве вас кто-то заставляет говорить неправду?

— Этот долговязый, Дон Аквиланте…

Она прервала его:

— Вы случайно не слышали, он не говорил, что это я подговорила убить своего мужа?

— Вы? Пресвятая дева Мария!

— Мне только что высказали это прямо в лицо, мастро Вито!

И она выразительным жестом указала на центральный балкон, выступающий над подъездом дома Лагоморто.

— Не слышали, говорил он это? — допытывалась она с дрожью в голосе. — Это я-то, я, готовая всю кровь свою по капле отдать, лишь бы вернуть его хоть на минуту к жизни!

— А маркиз что думает?

— Ах, мастро Вито! С ним больше просто невозможно разговаривать. Он прямо звереет, как только начинаешь говорить о Рокко.

— Бедный маркиз! Он очень любил его. Да вы не огорчайтесь. Мало ли что болтают злые языки.

— До свидания. Извините.

Она шла быстро, приподнимая одной рукой подол юбки, выбирая, куда ступить, чтобы не попасть ногой в красноватые лужи — вода смешалась в них с отстоем, вылитым из погреба, где разливали вино в бутылки.

И думала о маркизе, который, как она сама выразилась, прямо зверел, стоило ей прийти к нему и заговорить о суде.