Казимеж Брандыс - Граждане

— Бронка пошла с институтом? — спросила Агнешка.

— Да. А отец — со своими строителями… Булавка у тебя найдется?

Он бережно приколол к зетемповской блузке Агнешки алые гвоздики. — Спасибо, — поблагодарила она с улыбкой. — Скажи Бронке, что я на этой неделе непременно побываю у вас. И кланяйся всем. — Ладно, — отозвался Антек. Агнешка перехватила брошенный на нее быстрый взгляд и с беспокойством поняла, что от Аптека ничего не узнает. — Ну, мне пора, — сказал он только. — Сейчас двинемся.

Еще мгновение они стояли друг против друга, и Агнешке показалось, что Антек ждет от нее вопроса. Но у нее не хватило смелости задать его.

После демонстрации, около пяти, она проводила домой несколько малышей, живших на Жолибоже. Вернулась усталая, ей было жарко, в висках еще отдавались шум и крики, в глазах мелькала красочная пестрота шествия, множество быстро сменявших друг друга картин, залитых ярким светом солнца.

Все время она высматривала кругом Павла. Но через какой-нибудь час уже невозможно было различить отдельные лица в толпе, которая неслась высокой и бурной волной, заполняя город. Агнешка шла в группе учителей в предпоследнем ряду, между Моравецким, который все больше молчал, и панной Браун. Справа шагало начальство: она видела издали массивную голову Яроша и седого, очень прямо державшегося Шнея в черном костюме. Зетемповцы, шедшие во главе колонны, призывали всех равнять ряды, учителя слушались их команды, и Агнешка каждый раз толкала Моравецкого: — Левее, пан профессор! — Перед ними шагал Постылло со свитой подхалимов из восьмого «Б».

«Боже, — думала Агнешка. — Почему его нет здесь… Как много мы могли бы сказать друг другу…»

В начале третьего они уже прошли перед трибуной, и затем на мосту Понятовского их колонна рассеялась в разные стороны. Под виадуком школьники гурьбой ринулись к грузовикам, на которых продавали мороженое. На лестнице началась ужасная давка, так как сюда хлынула толпа пешеходов, которые возвращались в районы, отрезанные шествием. У Агнешки сорвали с блузки подаренные Антеком гвоздики. — Не лезьте на людей! — умоляла она свою орду. — Ксенжик! Ради бога, выплюнь изо рта камень!

Ксенжик камушек изо рта вынул, но тут же метнул его в блестящий бок автомобиля, стоявшего под мостом.

Агнешка так и не встретила нигде Павла. А между тем она была уверена, что он сегодня здесь, в Варшаве. Как легко утратить любовь… Несколько необдуманных слов, один миг упорства… Она не знала всех мыслей Павла, не сумела угадать тех его переживаний или черт характера, которые побудили его уехать. И сейчас она чувствовала, что она хуже Павла, что она не доросла до него. Неизвестно почему, она и раньше всегда считала, что настоящий, сильный духом мужчина должен хоть раз в жизни отречься от любви во имя какого-либо дела, более высокого и важного, чем счастье двух людей. И вот Павел так и сделал. В глубине души Агнешка восхищалась им, но вместе с тем была не вполне уверена, что это «высшее» дело Павла требовало таких жертв.

Скоро и на Жолибоже должно было начаться гулянье. Агнешка обещала дочке Синевичей прийти на вечер в Дом культуры. Но мысли о Павле не давали ей покоя. Никакие развлечения не могли рассеять их. «Что со мной творится? — почти со страхом спрашивала она себя. — Ведь это же какое-то безумие!» Она не могла усидеть дома. Торопливо переоделась, бросая куда попало все, что сняла с себя, — только бы поскорее выйти на улицу, очутиться на людях, в толпе, где каждое лицо могло на миг показаться ей лицом Павла. Она тосковала по нем, и ей сейчас необходимы были эти почти безнадежные поиски, хотя бы самая мимолетная надежда, муки тревожно бьющегося сердца.

Она вышла из опустевшей квартиры. Если Павел придет, некому будет впустить его. Мысль эта так испугала Агнешку, что она вырвала из блокнота страничку и впопыхах написала несколько слов: «Ах ты, бедная дура!» — пробормотала она, охваченная и стыдом и ужасом. Ей казалось, что весь дом слышит шуршанье этой бумажки, которую она сунула в дверную щель, и во всех двадцати квартирах люди теперь узнают, что у нее в мыслях.

«Все так просто и ясно, — сказала она себе вдруг. — Я его полюбила с первого дня».

Разумеется, на улицах немало и пьяных. Вот двое, обнявшись и пошатываясь, стоят в толпе, обступившей танцующих. Бормочут что-то заплетающимся языком, таращат мутные глаза. И страшны и смешны эти лица безумных пророков. Один откидывает со лба взлохмаченные волосы, другой целует его в щеку. Они пытаются плясать, но ноги их не держат, и оба вот-вот упадут на асфальт. Вокруг смеются, ругают их.