Казимеж Брандыс - Граждане

— Шоколадники — и те впереди! — негодовал Звежинский, бросая яростные взгляды на Пабианского. — Здорово ты нас подвел!

— Ну, чего ты пристал? — вздыхая, отмахивался от него удрученный Пабианский. — Сам видел: пробка.

— В голове у тебя пробка! — взвизгнул кто-то в задних рядах. — Метлу бы тебе носить, а не знамя!

Пабианский вломился в амбицию, и опять сделал попытку прорваться вперед. Размахивая флагом, он врезался в ряды кондитеров. Возникла суматоха, те подняли крик.

— Хулиганы! — вопил толстяк с орденом. Появились блюстители порядка. — Спокойно, граждане! Подайтесь назад, сейчас трогаемся.

Толстяк подобрал с земли свою шляпу.

— Простой, — насмешливо скрипел Озимек. — Совсем как на стройке!

— Товарищ директор, что делать? — крикнул взъерошенный Вельборек. — Ведь нас чорт знает за кого примут!

Но в этот момент кондитеры двинулись, а за ними и Новая Прага. Уже видна была издали площадь Наполеона. Знамена медленно вплывали на Шпитальную.

— Люди шли теперь шаг за шагом по земле стройки, засыпанной железным ломом и щебенкой. — Товарищ директор, — пробормотал Вельборек. — Тут совсем как у нас…

Кузьнар в ответ только усмехнулся. Да, правда, белесая разрытая земля, ямы и груды строительного мусора, серые заборы, везде валяются катушки с проводами. Слева, в глубине, рисовались в воздухе стены высоких строений. Розовый, еще сырой кирпич, флажки, цифровые показатели. Справа — крытые толем бараки, навесы, безобразные склады.

— Трубы ржавеют, гляди! — говорил Цымер. — А там лопаты валяются под открытым небом… Эх!

— Да, не то, что у нас, — покачал головой Мись.

— Наш старик, — Озимек бросил одобрительный взгляд в сторону Кузьнара, — задал бы нам перцу за такие порядки!

Другие тоже критиковали здешнюю стройку. Только что достроенные шестигранные коробки новых корпусов возбуждали сострадательное презрение. — Это что? Кубики какие-то! — возмущался, поднимая плечи, Звежинский. — А вон тот «небоскреб» уж просто ни на что не похож!

Люди задирали головы к «небоскребу», который действительно имел облезлый вид, и сравнивали его с будущим высотным домом на Новой Праге IV.

Опять застряли на месте. От Иерусалимских Аллей долетал гул голосов, перемешанный с песнями. Виднелись верхушки движущихся знамен. В пролете Братской улицы мелькали и скрывались транспаранты.

Пабианский воткнул древко в землю: видимо, они застряли надолго. Люди пошли к грузовикам с напитками, грузовиков этих вокруг стояло множество. Продавщицы в белых чепчиках протягивали руки за пустыми бутылками и кружками. Тобиш и Гнацкий тоже ушли выпить пива. «Ага, — подумал Кузьнар, провожая глазами секретаря, который протискивался сквозь толпу. — И ты иногда любишь промочить горло».

Он поискал место, где можно было бы отдохнуть. Присев на досках и сдвинув шляпу на затылок, он гладил рукой шершавое дерево. Сосна… Опытные пальцы различали не только сорт, но даже возраст дерева. Репродукторы на площади не умолкали ни на минуту. Кузьнар, жмуря глаза от солнца, слушал стихи. Ему очень понравилось одно стихотворение: «Смотри, как стоит партия, упершись ногами в леса». Он был доволен, что сможет похвастать перед Бронкой своей осведомленностью, и повторял за репродуктором строфу за строфой. Но пока дошел до конца, забыл начало, а там и все улетучилось из памяти. Впрочем, он не долго этим огорчался, потому что в толпе заиграла шарманка. Кузьнар, стал, фальшивя, напевать задорную плясовую мелодию, барабаня в такт пальцами по доске. Голос в репродукторе объявил:

— К трибуне подходит Медицинский институт! Во главе колонны — зетемповцы. Ур-ра! Ур-ра!

Кузьнар просиял. Ему хотелось крикнуть Боярскому, стоявшему неподалеку в группе инженеров и рабочих: «Это идет моя дочка!» Он представил себе, как Бронка проходит перед трибуной. Интересно, заметит ли ее президент? Наверное, обратит внимание: эту девчонку нельзя не заметить… Как, бишь, в тех стихах сказано? «На лесах партия…» Эх, забыл, чорт возьми! Молодчина этот поэт, как-то так складно сочинил. И слов мало, а за сердце берет. И о стройке там что-то сказано…

Стройка… Кузьнар закрыл глаза и вообразил себе тот день, когда на Новую Прагу IV прибудут, наконец, «бабы» для вбивания свай. Он ждал этого дня с таким же страстным и тоскливым нетерпением, как несколько месяцев назад — первого котлована, а потом — первой стены. Опять он так же, как тогда, просыпался ночью с сердцебиением: а что, если Русин не выполнит своего обещания? Или будет тянуть, или вообще забудет? А если там решат, что на ненадежном грунте лучше не строить?