Андрей Колганов - Жернова истории 4 (СИ)

Зиновьев, а вслед за ним и Троцкий, тут же дали задний ход, уверяя, что распространявшиеся от имени оппозиционеров листовки – это провокация, а сами они ни о каком противопоставлении двух демонстраций и не помышляли, и призывать к такому не собирались. На что в опубликованном в конце ноября 1929 года Обращении Политбюро ЦК ВКП(б) к членам партии было заявлено, что вожди оппозиции, даже если они лично и не призывали к такого рода действиям, несут политическую ответственность за тех оппозиционеров, которых они систематически настраивали против партийного большинства, против недвусмысленно выраженной воли партии. Дело кончилось опубликованием в печати писем Зиновьева и Троцкого, в которых те отмежёвывались от нарушений партийной дисциплины, заявляли о полном признании всех решений партии, обещали неукоснительно исполнять эти решения, и призывали к тому же самому своих сторонников.

Нового вала организационных выводов пока не последовало, но нескольких активных оппозиционеров, уличенных в организации печатания и распространения листовок и платформы оппозиции, всё же исключили из партии.

После собрания парторганизации ВСНХ СССР, на котором была принята резолюция с осуждением очередной оппозиционной вылазки, ко мне подошёл Феликс Эдмундович:

– Загляните, пожалуйста, ко мне в кабинет, – попросил он.

Когда я закрыл за собой дверь, Дзержинский огорошил меня вопросом:

– Виктор Валентинович, предлагая выход из Коминтерна, вы, вероятно, и обоснование этого шага подготовили? Хотелось бы ознакомиться, если позволите.

– Я таких документов не храню, – тут же отвечаю своему начальнику. – Но, если желаете, тезисы могу набросать, и через час они у вас будут.

– Через час? – Феликс Эдмундович бросает взгляд на часы. – Хорошо, но только никак не позже.

Я уже и забыл думать об этом эпизоде, когда, перед самыми новогодними праздниками, во время очередного визита в аналитический отдел ОГПУ (а заодно и с женой в рабочее время повидаться…), меня поймал в коридоре Трилиссер.

– Ну и заварилась же каша с вашей подачи, – тихо, почти шёпотом сказал он.

– О чём это вы, Михаил Абрамович? – не сразу понял я.

– О проверке аппарата Коминтерна, – грустно улыбнулся зампред ОГПУ. – Феликс Эдмундович был очень расстроен. Мы там такого накопали, что Политбюро за голову схватилось, и не знает, что делать. Разбазаривание фондов, присвоение ценностей, расконспирация секретных решений, утеря секретных документов… А! – он раздраженно махнул рукой, что было совершенно несвойственно всегда меланхолично-спокойному Трилиссеру. – Я уж совсем и не рад был, что мне пришлось докладывать результаты. Они там прямо при мне начали ругаться. Томский заявил, что надо снять с нашей шеи этих дармоедов. Бухарин в ответ закричал, что не стоит из-за отдельных паршивых овец хаять всё стадо. Андреев спросил, – а куда смотрело ОГПУ? Я объяснил, что ИНО ОГПУ с партиями Коминтерна непосредственно не соприкасается, и тут же сослался на инструкцию ИНО, запрещающую использовать членов компартий при организации нелегальных резидентур, и разрешавшую вербовку членов компартий в качестве агентов лишь в порядке исключения. Добавил, что в 1925-26 годах ОГПУ проводило проверку постановки шифропереписки в Коминтерне и провело полную замену всей системы шифров, и на сём от меня отстали. В общем, задали вы нам хлопот, – закончил он.

Интересно, зачем Михаил Абрамович всё это выложил? Пожаловаться? Ой, не похоже! Меня проинформировать? Но для чего? Только для намёка, что он в курсе насчёт моей роли во всём этом деле? Или хочет предупредить, что посеянный мною ветер может поднять такую бурю, от которой мне не поздоровится?

Ненамного яснее ситуация стала после публикации редакционной статьи в «Правде», где Зиновьев обвинялся в том, что хотел превратить Коминтерн в свою вотчину, насаждая там своих сторонников, покровительствуя в компартиях карьеристам, демонстрировавшим ему личную преданность, и не брезгуя использовать разного рода авантюристов и проходимцев. «В результате действий Зиновьева и зиновьевцев, – возмущался автор статьи, – в Коминтерне сложилась ненормальная атмосфера, была поставлена под угрозу развала работа его аппарата, произошло нетерпимое засорение кадров неблагонадежными элементами. Несмотря на устранение Зиновьева из Исполкома Коминтерна, последствия его деятельности до сих пор наносят немалый урон».

Что-то стало проясняться, когда в печати за подписями Лозовского, Куусинена, Тореза, Варского и других деятелей Коминтерна стали появляться статьи, в которых, пусть и в весьма завуалированной форме, я стал узнавать некоторые кусочки из своих тезисов, переданных Дзержинскому. Я-то писал там без всякой дипломатии и даже грубо: