Габриэль Маркес - Полковнику никто не пишет

На второй день, усевшись во дворе с белой простыней на коленях, она частым гребнем вычесывала вшей, которые развелись за время болезни. На третий вымыла голову лавандовой водой, подождала, пока волосы высохнут, и уложила их на затылке небольшим узлом, сколов его заколкой.

Мысли полковника были заняты петухом. Даже ночью, лежа без сна в гамаке, он думал только о нем. В среду петуха взвесили, и оказалось, что он в форме. В тот же день товарищи Агустина, прощаясь с полковником, весело пророчили петуху победу, и полковник почувствовал, что сам он тоже в форме. Жена подстригла его.

– Ты сняла с меня двадцать лет, – сказал полковник, ощупывая голову. Женщина подумала, что он прав.

– Когда я чувствую себя хорошо, я могу и мертвого оживить, – сказала она.

Но хватило их ненадолго. В доме уже не оставалось ничего для продажи, кроме часов и картины. В четверг вечером, когда запасы были на исходе, жена забеспокоилась.

– Не волнуйся, – утешил ее полковник. – Завтра приходит почта.

На следующий день он поджидал катер, стоя около кабинета врача.

– Самолет – прекрасная вещь, – говорил полковник, не отрывая глаз от почтового мешка. – Я слыхал, он может долететь до Европы за одну ночь.

– Может, – сказал врач, обмахиваясь журналом.

Полковник заметил почтового инспектора среди людей, ожидавших, пока катер причалит, чтобы впрыгнуть на него. Инспектор прыгнул первым. Взял у капитана запечатанный конверт. Потом поднялся на палубу. Почтовый мешок был привязан между двух бочек с нефтью.

– Хотя летать на самолетах опасно, – сказал полковник. Он было потерял из виду почтового инспектора, но скоро снова обнаружил его у тележки торговца, уставленной яркими бутылками с прохладительными напитками. – Человечество должно расплачиваться за прогресс.

– Теперь летать на самолете безопаснее, чем плыть на катере, – сказал врач. – На высоте двадцать тысяч футов не страшна никакая буря.

– Двадцать тысяч футов, – повторил пораженный полковник, не в силах представить себе такую высоту.

Врач увлекся разговором. Он поднял журнал на вытянутых руках, добился его полной неподвижности.

Но внимание полковника было приковано к инспектору. Он глядел, как тот пьет пенящийся лимонад, держа стакан левой рукой. В правой у него висел почтовый мешок.

– Кроме того, в море стоят на якоре корабли, которые поддерживают постоянную связь с ночными самолетами, – продолжал говорить врач. – При таких предосторожностях самолет куда безопаснее катера.

Полковник взглянул на врача.

– Ну конечно, – сказал он. – Наверно, лететь на самолете – все равно что сидеть на ковре.

Инспектор направился прямо к ним. Полковника вдруг охватило такое непреодолимое желание прочитать имя на конверте, запечатанном сургучом, что он даже отпрянул назад. Инспектор развязал мешок. Дал врачу газеты. Потом вскрыл пакет с частной корреспонденцией, проверил количество отправлений по накладной и стал читать имена адресатов на конвертах. Врач развернул газеты.

– По-прежнему Суэцкий вопрос, – сказал он, пробегая заголовки. – Запад теряет свои позиции.

Полковнику было не до заголовков. Он старался справиться с болью в желудке.

– С тех пор как ввели цензуру, газеты пишут только о Европе, – сказал он. – Хорошо бы европейцы приехали сюда, а мы бы отправились в Европу. Тогда каждый узнал бы, что происходит в его собственной стране.

– Для европейцев Южная Америка – это мужчина с усами, гитарой и револьвером, – со смехом сказал врач, не отрываясь от газеты. – Они нас не понимают.

Инспектор вручил ему корреспонденцию. Остальное положил в мешок и снова завязал его. Врач хотел было взяться за письма, но прежде взглянул на полковника. Потом на инспектора.

– Для полковника ничего?

Полковника охватила мучительная тревога. Инспектор закинул мешок за плечо, спустился с крыльца и сказал, не поворачивая головы:

– Полковнику никто не пишет.

Вопреки своей привычке полковник не пошел сразу домой. Он пил в портняжной мастерской кофе, пока товарищи Агустина просматривали газеты. И чувствовал себя обманутым. Он предпочел бы остаться здесь до следующей пятницы, лишь бы не являться к жене с пустыми руками. Но вот мастерскую закрыли, и откладывать неизбежное стало больше невозможно.

Жена ожидала его.

– Ничего? – спросила она.

– Ничего, – ответил он.

В следующую пятницу он, как всегда, встречал катер. И как всегда, возвратился домой без письма.