Роджер Желязны - Двери в песке

Я вернулся в тень своего убежища, выпил лимонада и, попытавшись успокоиться, начал рассматривать высеченные на камне рисунки. Хотя сам я очень редко занимаюсь рисованием на стенах, я всегда сопереживал тем, кто считал необходимым именно таким способом осчастливить своих потомков.

Чем глубже ты погружаешься в прошлое, тем интереснее тебе становится. Возможно, правы те, кто утверждает, что наскальная живопись родилась во времена троглодитов, когда какой-нибудь новоиспеченный художник находился в месте, служившем сортиром, – что-то вроде изобразительной сублимации самого примитивного, с точки зрения эволюционного процесса, способа разметки территории. Однако, любому должно быть очевидно, что, когда люди начали штурмовать горы и карабкаться на стены для того, чтобы оставить там примеры своего искусства, из обычного времяпрепровождения этот вид деятельности превратился в одну из форм живописи.

Я не раз размышлял о том парне из времен мастодонтов, который первым остановился возле скалы или стены пещеры и начал с интересом ее разглядывать. «Интересно, – задавал я сам себе вопрос, – что заставило его вдруг полезть наверх, чтобы нацарапать на камне свои каракули?» Меня страшно занимало, что он чувствовал в тот момент. И как отнеслось к этому общественное мнение. Собратья вполне могли проделать в художнике достаточное количество дырок, чтобы вселившийся в него подозрительный дух мог спокойно покинуть бренное тело. А может, смелая инициатива была охотно подхвачена многими, потому что творческие способности наших далеких предков только и ждали подходящей возможности вырваться наружу, и их необычное проявление считалось таким же естественным, как откручивание ушей. Невозможно ответить на все эти вопросы наверняка. И очень трудно оставаться равнодушным.

Как бы там ни было, днем я сделал собственные фотографии рисунков, а вечером и на следующее утро выкопал несколько ямок. Большую часть второго дня я посвятил копированию рисунков и фотографиям. Продолжал раскопки и нашел предмет, похожий на тупую каменную стамеску. На следующее утро мне не повезло: я не раскопал ничего интересного, хотя работал гораздо дольше, чем собирался.

Потом я вернулся в тень своей палатки, чтобы обработать ссадины и царапины и восстановить баланс жидкости в организме. Сделал заметки о том, чем занимался все утро, и записал несколько собственных, достаточно свежих мыслей на предмет всего этого предприятия. Около часа дня я перекусил, а потом снова вернулся к своим записям.

Почти сразу после трех над палаткой пронесся аэробиль, повернул и начал снижаться. У меня его поведение вызвало легкое беспокойство, поскольку я не имел никакого официального разрешения заниматься тем, чем занимался. Где-то на листке бумаги или на карточке, а может быть, на пленке – впрочем, возможно, на том, другом и третьем – я числился туристом. Мне не было известно, нужно ли иметь разрешение на то, что я тут делал, но я всерьез подозревал, что получение такого разрешения – процедура обязательная. Время значит для меня очень много, бумажная волокита отнимает его, а я всегда был уверен, что имею полное право делать то, что мне никто не может помешать делать. Иногда, правда, приходится прикладывать достаточные усилия для того, чтобы моя деятельность оставалась скрытой от посторонних глаз. Все это совсем не так плохо, как звучит, поскольку я приличный, цивилизованный и приятный во всех отношениях парень.

Итак, прикрыв глаза рукой от ослепительно ярко-синего сияния, я пытался придумать способ убедить в этом представителей власти. Пожалуй, лучше всего будет что-нибудь наврать.

Аэробиль приземлился, и из него вышли двое. На вид они совсем не были похожи на официальных лиц, но я всегда делал скидку на обстоятельства и местные обычаи, поэтому встал, чтобы поприветствовать их. Один из мужчин был примерно одного со мной роста – то есть немного меньше шести футов, довольно плотного телосложения, с небольшим животиком. Светлые волосы и глаза, легкий загар. И пот – ручьями. Его приятель, который был на несколько дюймов выше и на несколько тонов темнее, сердито откинул прядь непослушных черных волос со лба, когда пошел в мою сторону. Худой, в прекрасной спортивной форме. На ногах у обоих были городские башмаки, а не подходящие к данному случаю сапоги. Отсутствие головных уборов в такую жару показалось мне несколько странным.

– Фред Кассиди? – спросил первый мужчина, остановившись в нескольких шагах от меня и повернувшись, чтобы рассмотреть стену с рисунками и траншею, которую я выкопал.