Борис Иванов - Ночь Пса

Эту мысль он проглотил как горькое лекарство, и сразу, вроде, полегчало. Он отодвинул ящик стола и вынул оттуда, далеко в глубь засунутую безделушку-талисман – заячью лапку на серебряной цепочке с кольцом. Чтобы носить ключи, сторониться беды и приманивать удачу. Некоторое время рассматривал ее.

«Зря, наверное, Анна-Лотта отдала эту штуку мне в тот раз, – подумал он. – Ей-то самой как раз удачи и не хватило тогда. Самую малость...»

Он подхватил со стола свой «ноутбук», запер за собой кабинет и по гулкому, пустынному коридору Ратуши заторопился к лифтам.

Водителя-оператора кара спецдоставки, Гната Позняка, никак нельзя было назвать парнем корыстолюбивым. Скорее уж, его широкой душе были свойственны размах и щедрость в сочетании с чисто славянской нелюбовью считать деньги. Но – по расходам и доходы: пренебрегать возможностью заработать лишний бакс-другой в час ему было не след. Приходилось, терпя шуточки насчет прижимистости хохлов, запрашивать со случайных клиентов по сравнительно высокой таксе. Несмотря на это, спрос на его услуги не иссякал среди определенного слоя населения столицы: ведь так хочется подвалить к подъезду ресторана (банка, оффиса партнера, дома любимой) не на привычном – что по карману тебе – немного подержанном «бегунке», у которого всех достоинств и есть только, что чист он экологически, а на роскошном, дипломатического класса каре, да еще небрежным жестом отпустить машину «на пару часов». Да что там хочется – иногда просто необходимо и пыль людям в глаза пустить и партнера уважить, подвезя его куда надо на роскошной колымаге. Что и говорить, спрос на услуги Гната был. Инструкция подобный промысел категорически запрещала и грозила нарушителям запрета чуть ли не громом небесным, но администрация с такими вещами не торопилась: те из начальников, что помельче, просто были включены в долю – не один такой Позняк был на службе министерства, и дело было поставлено четко – те, что покрупнее, ценили запретный заработок, как способ удержания на скуповато оплачиваемых рабочих местах квалифицированных кадров. Поэтому, заметив голосовавшего зеленой бумажкой чудака у гранитного поребрика Второй Центральной, Гнат, не задумываясь, аккуратно притормозил и опустил дымчатое стекло в правом переднем окошке.

Чудаку надо было на Степное Озеро – вариант идеальный, предполагающий оплату клиентом двух третей пути до Космотерминала, который хошь – не хошь, а все равно надо было проехать в ближайшее время по казеной надобности. Клиент не относился к числу подозрительных: справного мужика видно издалека, да и Степное было местом сосредоточения хорошо охраняемых вилл, дач и «охотничьих домиков», а не глухим погостом, откуда, туда приехав, можно и не уехать. Гнат не стал даже поднимать бронестекло, изолирующее кабину водителя от салона с предполагаемыми в нем высокими гостями Прерии. Это была его вторая ошибка. Первая состояла в том, что он посадил в кар клиента с собакой.

Псина была вежливым, хорошо ухоженным кобелем – белым с черными пятнами. Была она снаряжена дорогим намордником и надежным ошейником с поводком и была она – вся в хозяина: добродушная и неопасная. На свою беду Гнат животных любил.

Клиента звали Петер, был он разговорчив, и через четверть часа Гнат знал уже все о нраве и повадках Джека и вообще всех собак, которых этот Петер знал.

Тони-то было все равно как себя называть в течение ближайших сорока минут, а вот Бинки молча страдал, отвернувши нос от происходящего безобразия.

Среди друзей Позняк слыл человеком неразговорчивым, что вовсе не означало того, что он был угрюм. Говорил он немного, но, как правило, смачно, а послушать «що люды брешуть» откровенно любил. Все эти качества были отражены не только в его личном деле, что у особистов в компьютерах, но и в памяти Адельберто Фюнфа, которая впитывала и хранила очень многое из того, чего люди, бывало, не знали и сами о себе.

– Работаем с тремя этими парнями, – сказал он вчера Счастливчику, разворачивая перед ним украшенный своими каракулями лист распечатки, – вот их расписание работы на эту неделю.

– Понятное дело, – ядовито заметил мучимый похмельем и потому настроенный критически Тони. – Об этих троих ты знаешь хоть что-то. О других – ноль...

– Самое неприятное в тебе, Счастливчик, это то, – уведомил его Адельберто, – что ты – жлоб. Есть у тебя деньги, нет у тебя денег, тебя в тачку дипломатического класса только под угрозой смерти загнать можно. Ты никогда не устраивал своей душе праздник, Тони...