Энн Фортье - Джульетта

Вот что ты должна сделать: с этим ключом иди в банк в палаццо Толомеи в Сиене. Я думаю, это ключ от депозитного ящика. Его нашли в сумке твоей матери, когда она погибла. У нее в Сиене был финансовый консультант по имени Франческо Макони. Найди его и скажи, что ты дочь Дианы Толомеи. Да, чуть не забыла: я поменяла вам имена. По-настоящему ты Джульетта Толомеи. Мне показалось, в Америке уместнее называться Джулией Джейкобе, хотя думаю, что это все равно никто не может выговорить. И куда катится этот мир? Нет, не подумай, я прожила хорошую жизнь - благодаря вам. О, и еще одно: Умберто передаст тебе паспорт на твое настоящее имя. Я не разбираюсь, как делаются такие вещи, но не бери в голову, это его забота.

Я не прощаюсь - мы увидимся в раю, если будет на то воля Божья, но я хочу, чтобы ты получила то, что по праву твое. Только будь там осторожна. Помни, что случилось с твоей матерью. Италия - то еще местечко. Там родилась твоя прабабка, но на историческую родину ее клещами было не затащить. Никому не говори, что я тебе открыла, и старайся почаще улыбаться - у тебя такая прелестная улыбка!

С сердечной любовью, и да благословит тебя Бог.

Твоя тетя».

Не сразу я пришла в себя после письма. Читая строки, я будто слышала голос диктующей его тетки Роуз, безалаберной и в жизни, и в смерти. Я вконец промочила платок Умберто, и он отказался взять его назад, предложив мне забрать платок с собой в Италию, чтобы я вспомнила о нем, когда найду мое большое сокровище.

- Да брось ты! - Я высморкалась в последний раз, успокаиваясь. - Мы оба отлично знаем, что никакого сокровища нет.

Он взял ключ двумя пальцами.

- Разве тебе не интересно? Роуз была убеждена, что твоя мама нашла вещь огромной ценности.

- Почему же она мне раньше не сказала? Почему тянула, пока не… - Я всплеснула руками: - Это нелогично!

Глаза Умберто сузились.

- Она хотела, но ты постоянно была в разъездах.

Я потерла лицо ладонями, чтобы избежать его обвиняющего взгляда.

- Даже если она права, я не могу вернуться в Италию. Меня сразу посадят. Помнишь, что они мне сказали?

К слову, они - итальянская полиция - сказали мне намного больше, чем я решилась передать Умберто, но суть он ухватил. Он знал, что меня арестовали в Риме за участие в антивоенной демонстрации, продержали ночь в местной тюрьме, а на рассвете вышвырнули из страны, закрыв въезд в Италию. И еще Умберто знал, что в этом нет моей большой вины. Мне было восемнадцать, и я во что бы то ни стало хотела съездить в Италию и увидеть город, где я родилась.

Однажды, стоя у доски объявлений в колледже, увешанной кричаще-яркими приглашениями принять участие в образовательном туре или записаться на дорогущие языковые курсы во Флоренции, я наткнулась на маленький постер, осуждающий войну в Ираке и страны, принимающие в ней участие. Одной из этих стран, как я с восторгом узнала, была Италия. Внизу страницы приводился список дат и городов; все заинтересованные лица приглашались принять участие. За неделю в Риме, включая дорогу, просили всего четыреста долларов, то есть ровно столько, сколько было у меня на счете. Мне как-то не пришло в голову, что дешевизна объясняется тем, что мы наверняка не проведем в Италии всю неделю и что расходы на обратные билеты и жилье-питание возьмет на себя итальянская полиция, то бишь итальянские налогоплательщики.

Слабо понимая истинную цель поездки, я несколько раз возвращалась к объявлению, а потом все-таки записалась. Ночью, ворочаясь в кровати, я чувствовала, что поступаю неправильно, и мне следует как можно быстрее отказаться. Но когда утром я поделилась своими опасениями с Дженис, она лишь плечами пожала, съязвив: «Здесь лежит Юлия, мало вкусившая от жизни, но однажды почти съездившая в Италию».

Ясное дело, я тут же поехала.

Когда в здание итальянского парламента полетели первые камни, брошенные моими попутчиками Сэмом и Грегом, мне больше всего на свете захотелось оказаться дома в спальне, броситься на кровать и накрыть голову подушкой. Но выбраться из толпы мне, как и многим другим, не удалось; когда итальянским полицейским надоели наши камни и бутылки с коктейлем Молотова, из нас изгнали бесов слезоточивым газом.

Впервые в жизни мне в голову пришло, что вот сейчас я могу умереть. Упав на асфальт и глядя на мир - ноги, руки, лужи рвоты - сквозь пелену недоверчивого удивления и боли, я совершенно забыла, кто я и чем занимаюсь: как средневековые мученики, я открыла для себя иное пространство где-то между жизнью и смертью. Но вскоре вернулись боль и панический страх, и через секунду происходящее утратило сходство с религиозным действом.