Святослав Логинов: Во имя твоё

Рено постоял, глядя в никуда, потом подошел ближе. Язычок пламени качнулся на фитиле, лизнул веревку и перескочил на нее. Он полез вверх, на чердаке стало светлее, и было видно, как веревка поднимается под потолок к балке и обнимает ее, раздвигая потемневшие пласты старой дранки.

Рено спустился вниз. Огонек, обвившись вокруг веревки, метался, отбрасывая на стены пляшущие тени.

На кладбище Рено заходить не стал. Все равно он скоро вернется, и живая Рената будет его ждать. Оглянулся Рено только выйдя на дорогу и поднявшись на первый холм. Его дом горел. Издали казалось, что это просто большой костер.

Первую ночь своего путешествия Рено провел в овраге. Ему было очень неприятно сознавать, что он, имевший право доступа в лес, должен скрываться, что он больше не зажиточный крестьянин, а преступник, бежавший от своего сеньора, бездомный бродяга, каких ловят, секут плетьми и кладут на щеки клеймо.

Овраг густо зарос орешником, но до леса было довольно далеко, так что появления лесничих можно было не бояться. До дороги тоже было далеко, значит и дозоры сюда не заглядывают. Рено набрал сухих сучьев и разложил костер. Он сидел, смотрел на низкое бездымное пламя и ни о чем не думал. Ни о чем не думать оказалось очень легко и приятно. Черные ветки ложились на угли, и угли вокруг чернели, словно потухая. Но вот ветка начинала куриться белым паром и вдруг вспыхивала. Желтые языки танцевали в воздухе, постепенно опадая, пока от ветки не оставалась цепочка длинных угольков, а пламя не превращалось в голубой мерцающий огонек. Тогда Рено клал новую ветку.

Легкий ветерок проникал в лощину, трепал кусты. Листья, облетая, шуршали тысячью осторожных шагов, то были шаги осени, и из-за них Рено не расслышал шагов человека. Старуха, сгорбленная, морщинистая, такая древняя, что казалась бесформенным узлом, перетянутым шалью, возникла из отблесков огня на трепещущих ветвях и шагнула к костру. Рено заметил ее, когда она уже садилась, тихо постанывая и с трудом сгибая ноги.

Рено ничего не сказал, только положил на угли сразу несколько прутьев. Пламя взвилось, осветив лицо старухи: морщинистые щеки, провалившуюся пуговицу носа, острый подбородок в редких длинных волосинах, черную яму рта и какое-то драное тряпье, надвинутое на самые глаза, поблескивающие двумя искрами.

– Плохо, – проскрипела старуха. Густые тени морщин дернулись и вернулись на место.

Рено продолжал молчать, а старуха, протянув к огню скрюченные пальцы, вдруг заговорила:

– Совсем плохо стало. Нынче последняя теплая ночь. Больше погреться не придется, разве что в аду. А в теплых краях нынче голодно, там не подадут. Хорошо, у кого свой домок есть, забился в него – и зимуй. И чего тебя, дурачок, дернуло из дома в такую пору уходить?

– А ты откуда знаешь? – испуганно спросил Рено.

– Хе-е… милый, – протянула старуха. – Я седьмой десяток доканчиваю и много чего знаю. Ну зачем ты удрал? Перезимовал бы, а по весне – беги, коли ноги чешутся. Только куда бежать? Свою могилу все одно не перепрыгнешь.

И тогда Рено, поддавшись необъяснимому порыву, начал рассказывать. Обо всем: о себе, об умершей Анне, убитой Ренате, о том, как нельзя стало жить. Старуха, почти слившаяся с воздухом, молча слушала, глаза ее светились красным, как у бездомной собаки. Рено увидел эти огни и замолк.

– Тяжело тебе, – глухо произнесла старуха. – Большую тяжесть ты поднял и далеко несешь. Только не туда ты пошел! – старуха вскинула голову, раскаленные глаза описали дугу над потухающим костром. – Не туда! – выкрикнула она. – Дочь твоя не у него! Проси настоящего хозяина, того, кто правит миром! Он добр, он отдаст. Проси!..

Старуха протянула руку и кинула что-то на угли. Полыхнуло пламя, в воздухе повисла тяжелая вонь. Где-то вдалеке зазвенел колокольчик.

– Нет! – прохрипел Рено. – Изыди!

– Не глупи! – прикрикнула старуха, – Лучше подумай, ведь дочь вернется!

– Это будет не дочь! – сказал Рено твердо. – Это будешь ты, ведьма, оборотень. Я иду к истинному богу, и враг меня не остановит! Пусти!

Рено хотел подняться, но не смог.

– Полно тебе орать, – негромко сказала старуха. – С дороги услышал. Не хочешь – не надо. Все равно никуда не денешься. А на дьявола не ругайся. Он-то ни в чем не виноват.

– Он на бога восстал, – сказал Рено.

– Как можно восстать на того, без чьей воли не смеет упасть даже волос? Значит, сам бог того хотел. Дочь твою снасильничали по воле бога, вся беда – от бога! И ты идешь к нему?!