Стивен Кинг: Бесплодные земли

– Возможно, – равнодушно согласился он.

Однако стрелку было вовсе не все равно, и он понимал: компьютер может по голосу догадаться о его подлинных чувствах. Блейн уже говорил им, что располагает специальными средствами, и хотя Роланд твердо верил, что компьютер способен лгать, в данном случае никаких причин сомневаться у него не было. Коль скоро Блейн действительно заметил определенную расстановку логических ударений в его речи, игра, вероятно, была закончена. Блейн представлял собой невероятно тонкую и сложную машину… но все же – только машину. Возможно, ему не под силу было понять, что человек может гнуть свое даже тогда, когда все в нем восстает против этого. Если бы Блейн проанализировал ритмическую картину голоса стрелка, он, вероятно, пришел бы к выводу, что Роланд блефует. Подобная оплошность всем им стоила бы жизни.

– ТЫ ГРУБ И ЗАНОСЧИВ, – сказал Блейн, – ВОЗМОЖНО, ТЫ ПОЛАГАЕШЬ, ЧТО ЭТО СУТЬ ЧЕРТЫ ИНТЕРЕСНОЙ ЛИЧНОСТИ. Я ИНОГО МНЕНИЯ.

Эдди в отчаянии беззвучно выговорил: "Ты что делаешь?!" Роланд оставил это без внимания – у него и с Блейном был хлопот полон рот. Кроме того, он отлично знал, что делает.

– О, я могу быть куда грубей.

Роланд Галаадский медленно встал. Он стоял в кажущейся пустоте, широко расставив ноги, правая рука на бедре, левая – на рукояти револьвера. Сколько раз он уже стоял так на пыльных улицах забытых городишек, на дне гибельных каменных пропастей, в бесчисленных полутемных салунах, пропахших горьким пивом и третьеводнешним жаревом! Ему попросту выпало еще одно противостояние на еще одной пустынной улице. Только и всего – но этого было довольно. Это было кеф. И ка. И ка-тет. Центральным фактом жизни стрелка, осью вращения его ка всегда была неизбежность подобных противостояний. Пусть в этот раз вместо перестрелки придется вести перепалку – неважно, схватка все равно будет не на жизнь, а на смерть. В воздухе витало зловоние смерти – несомненное, отчетливое, как вонь разбухшей падали, сгнившей в трясине. Потом пришло безумие боя, и Роланд перестал быть себе хозяином.

– Я могу назвать тебя вздорной, легкомысленной, глупой, бестолковой и чванливой машиной. Безмозглой тварью, чье разумение – всего лишь посвист зимнего ветра в дупле пустого дерева.

– ПРЕКРАТИ.

Не обращая на Блейна никакого внимания, Роланд все так же безмятежно продолжал:

– Я мог бы быть и грубее, да, к несчастью, стеснен тем обстоятельством, что ты – всего-навсего машина… то, что Эдди называет "агрегатиной".

– ВСЕГО-НАВСЕГО? ДА Я…

– К примеру, я не могу обозвать тебя херососом, потому что у тебя нет ни рта, ни хера. Я не могу сказать, что ты гнуснее гнуснейшего из попрошаек, ползающих в сточных канавах самой бедной, самой грязной во всей истории творения улицы, ведь даже такая жалкая тварь лучше тебя: тебе не на чем ползать, у тебя нет колен, но даже если бы они у тебя были, ты и тогда не упал бы на них, ибо не имеешь представления о таком людском пороке как жалость. Я даже не могу обвинить тебя в том, что ты употреблял свою мать, поскольку у тебя нет и не было матери.

Роланд умолк, переводя дух. Его спутники боялись вздохнуть. Их обступало потрясенное молчание Блейна Моно – душное, страшное.

– Впрочем, я могу назвать тебя бесчестным созданием, которое позволило своему единственному товарищу расстаться с жизнью. Трусом, который наслаждался, истязая дураков и убивая невинных. Растерявшимся механическим бесом, который городит вздор и…

– ПРИКАЗЫВАЮ ТЕБЕ ЗАМОЛЧАТЬ, ИЛИ Я СЕЙЧАС ЖЕ УБЬЮ ВСЕХ ВАС!

Голубые глаза Роланда полыхнули таким диким огнем, что Эдди отпрянул, смутно расслышав, как охнули Джейк и Сюзанна.

– Убей, коли хочешь, но не смей мне приказывать! – заревел стрелок. – Ты забыл лики своих творцов! А теперь убей нас – или умолкни и слушай меня, Роланда Галаадского, сына Стивена, стрелка и властителя древнего края! Не для того я потратил столько лет и истоптал столько дорог, чтоб слушать, как ты без умолку мелешь вздор, точно малое дитя! Понятно? Теперь ты будешь слушать МЕНЯ!

На мгновение установилась потрясенная тишина. Все затаили дыхание. Высоко вскинув голову, держа руку на рукояти револьвера, Роланд сурово смотрел вперед.

Сюзанна Дийн поднесла руку к губам, на которых играла слабая улыбка, – так женщина, желая убедиться, что новая, непривычная вещь сидит хорошо, легонько трогает, например, шляпку. Она боялась, что пришел ее смертный час, но в сердце ее царила гордость, а не страх. Покосившись на Эдди, Сюзанна увидела, что молодой человек смотрит на Роланда, изумленно усмехаясь. Выражение лица Джейка было еще немудренее: это было обожание, ни больше ни меньше.