– Это не одно и то же.
– Нет? Ты мне будешь рассказывать, будто сам не на крючке?
Роланд не ответил.
– А кто ввалится сквозь какую-нибудь волшебную дверь, чтоб спасти тебя, мужик? Знаешь? Я-то знаю. Никто. Ты вытащил сюда все, что мог. Единственное, что ты теперь сможешь вытаскивать – это свою блядскую пушку, больше-то у тебя ни хера не осталось. В точности как у Балазара.
Роланд молчал.
– Хочешь знать, чему только и пришлось учить меня брату? – Голос Эдди прерывался и был хриплым от слез.
– Да, – сказал стрелок. Он подался вперед, напряженно глядя Эдди в глаза.
– Он учил меня: если ты убиваешь то, что любишь – ты обречен.
– Я уже обречен, – невозмутимо отозвался Роланд. – Но, возможно, даже обреченный может спастись.
– Ты хочешь угробить нас всех?
Роланд ничего не сказал.
Эдди схватил Роланда за лохмотья рубашки.
– Ты хочешь угробить ее?
– Со временем все мы умираем, – сказал стрелок. – Мир сдвинулся с места – но движется не только он. – Роланд посмотрел прямо на Эдди; выцветшие голубые глаза в слабом красноватом свете казались почти серо-синими. – Но мы будем великолепны. – Он помолчал. – Мы получим не только мир, Эдди. Я не стал бы рисковать ни тобой, ни ею, я не позволил бы погибнуть мальчику, если бы за этим не крылось нечто большее.
– Ты про что?
– Про все сущее, – спокойно сказал стрелок. – Мы пойдем туда, Эдди. Мы будем драться. Нам достанется. Но в конечном итоге мы выстоим.
Теперь уже промолчал Эдди. Он не мог придумать, что же сказать.
Роланд ласково, но крепко сжал руку Эдди.
– Даже перед любовью, будь она неладна, – сказал он.
В конце концов Эдди уснул рядом с Сюзанной – третьей, кого Роланд извлек из чужого мира, дабы создать новую тройку. Но Роланд не спал. Он сидел, прислушиваясь к голосам в ночи, а ветер осушал слезы на его щеках.
Вечные муки?
Спасение?
Башня.
Он придет к Темной Башне и возгласит их имена; там он возгласит их имена; все их имена возгласит он у Башни.
Солнце окрасило восток в розовый цвет зари, и Роланд – отныне не последний стрелок, но один из последней тройки – наконец уснул и видел бурные сны, через которые успокаивающей синей ниточкой проходило лишь одно:
Там я возглашу все их имена!