Андрей Плеханов - Бессмертный

Демид подошел к "Торосу" легкой пижонской походкой. Дневная жара уже спала, и в воздухе разливался упоительный запах цветущих лип. Демид повернулся на носке и отставил ногу в незаметном чужому глазу чечеточном движении. Сейчас он исполнял роль непревзойденного эстета (но не сноба!) пожалуй, жизнерадостного эстета, вот это самое то! Не хватало только тросточки и туфель с железными набойками.

– Буоно джорно, любезнейший, – сказал он средних лет швейцару, который с угрюмым видом сидел на стуле около открытой двери, читал "Комсомольскую Правду" и перегораживал вход своими ногами. – Не соблаговолите ли вы принять ножку?

– Чево? – швейцар посмотрел на Дему, как на идиота.

"Тросточкой бы его... Да по мордасам".

– Копыта убери, чево...

Демид кинул швейцару пятерку и прошел внутрь.

Час был ранний. В зале царил приятный полумрак, не было даже накурено, народу было мало и оркестр еще не начал свою игру. Демида подвели к столику, стоявшему в отдалении от сцены и сервированному в стиле "а-ля-рюсс". Из-за стола встал мужчина, вежливо кивнул головой и подал Демиду руку.

– Господин Коробов? Рад вас видеть. Ник Эджоу. Впрочем, можете величать меня просто Николай Игнатьевич. Николай Игнатьевич Ежов.

"Вот те раз! То иностранцы, то нет! Черт ногу сломит".

– Демид Петрович Коробов, лучше просто Демид. Так вы что, извините, из наших?

Мужчина улыбнулся. Вид у него был вполне американским. Хорошо одет. Глаза голубые, глубоко посаженные и спокойные, морщинки вокруг глаз. Светлые волосы, мало тронутые сединой и зачесанные назад. Большие грубоватые руки. Было ему лет пятьдесят и он был очень похож на свою дочь.

– Да, пожалуй, именно так и можно сказать – из наших. – Эджоу развел руками. – Бывший гражданин Советского Союза, бывший беженец со статусом религиозного меньшинства, бывший безработный... Все – бывший... А теперь – обычный бизнесмен. Канадец, позвольте так выразиться, русского происхождения.

Ник поманил рукой официанта:

– Эй, человек! Бутылку смирновской, пожалуйста! Вы водку пьете? – обратился он к Демиду.

– Да, немножко можно, – скромно сказал Демид. Этот канадец не был похож на русских, вырвавшихся пять-десять лет назад за границу и теперь приезжающих, чтобы почувствовать себя в России человеком первого сорта, гордо проехать по улицам на арендованном "форде" и утереть нос старым друзьям и недругам. Он выглядел основательно и внушал доверие.

– Ну что, Демид, за знакомство? – Николай отвинтил белую крышку с плоской бутылки.

– За знакомство, Николай Игнатьевич!

"Эджоу, канадский бизнесмен. Он же Ежов, русский мужик. Бывший. Чего ты дергаешься-то, Дема? Неплохой человек, кажется. Это стереотип наш извечный, что иностранцы все милые и глупые, как дети, и облапошить их ничего не стоит. "Русские прусских всегда бивали". А вот с нашенским человеком нужно держать ухо востро. Тебе-то не один ли черт, Ежов он или Эджоу? В конце концов, тебе от него ничего не нужно. А ты ему зачем-то понадобился".

Дема откинулся на спинку стула. Водка была ледяной, еда вкусной. Чем не жизнь?

"Впрочем, ты знаешь, зачем. На этот раз знаешь".

– Прожил я в Канаде без малого двадцать пять лет. – Ежов молодецки тяпнул рюмку и занюхал бутербродом с черной икрой. – Но родину свою забыть не могу. А порою кажется, что и не уезжал от нее никогда. Повезло мне. Если и есть на свете страна, похожая на Россию, то это – Канада. Знаешь, Демид, в нашем городке каждый третий – русский или украинец. Конечно, не такие, как я – беглые совграждане. Эти люди уехали за море еще в начале века, и не одно поколение сменилось. И язык уже многие подзабыли, вот разве что только вера осталась. Православная. Я ведь сам-то из староверов. Уехал из СССР под предлогом религиозных преследований. Хороший был предлог... Хотя и не больно-то я был тогда верующим... Это уже потом, когда наглотался я досыта английского языка, наелся ихних гамбургеров, наработался уборщиком в ихних фаст-фудах, потянуло меня к чему-то родному. Хоть и не советскому, может быть, а к русскому. Так и осел я в лесной Канаде. Хорошо там. Природа как в России – леса сосновые, черника, грибы. Лисицы такие же рыжие. Глухари есть, охота замечательная. Любишь охоту, Демид?

– Нет, не пробовал. – Демид считал, что убивать животных нехорошо.

– Ничего, что я перешел на ты?

– Конечно, конечно.

– Ты уж прости меня, Демид Петрович. Хоть я давно уже, вроде бы, иностранец, но человек простой. Что ж тут поделаешь? Вырос я в крепкой крестьянской семье. Слово отца у нас было – закон! И хотя батька мой, бывало, драл меня розгой, обиды на него не держу.