Роберт Джордан - Возрожденный Дракон

Взор усталого Пейдрона Найола рассеянно скользил, будто не узнавая знакомый зал для аудиенций, ибо в эти минуты тягостные размышления лишили зоркости темные глаза Капитана-Командора. Израненные в боях знамена побежденных врагов юного Найола теперь свисали по стенам, точно обычные драпировки. Они были тронуты старящим временем, как потемневшие деревянные панели на каменных стенах, нерушимых здесь, в самом сердце обители Света'. Единственный во всем помещении стул – столь весомо сработанный и с такой тянущейся вверх спинкой, словно он старался превратиться в трон, – тоже был невидим для Найола, как и столы с облупившейся лакировкой, что завершали скромную меблировку зала. Словно не замечал Найол и человека в белом плаще, хотя тот опустился перед ним на колени и с покорностью, явно выраженной, однако вполне учтивой, замер в ожидании в центре громадного знака солнечной вспышки, выложенного на широких плахах половиц. Не замечать этого воина доселе удавалось немногим.

Прежде чем ввести в зал аудиенций, Джарету Байару дали время возвратить себе достойный вид, но и сейчас шлем рыцаря и кираса у него на груди оставались тусклыми после тягостного пути и сохраняли вмятины, полученные в боевых схватках. На лице Байара невозможно было найти хоть единственный уголок, не тронутый ни шрамом, ни ссадиной, глаза его, черные и глубокие, полыхали неудержимым нетерпением. Сейчас воин не был опоясан ремнем с верным мечом – перед лицом самого Найола никому не дозволено быть при оружии, – однако чудилось, будто Джарет Байар готов вот-вот броситься в битву, как пес-охотник, только и ждущий, чтобы его спустили с поводка.

Камину, устроенному в одной из стен важного зала, столь же трудолюбивым пламенем отвечал второй камин, так же встроенный в стену как раз напротив первого, и холод поздней зимы быстро таял в сем славном чертоге. В сущности, зал являл собой скромный солдатский приют, где все, что есть, сделано на совесть, а единственная экстравагантная деталь убранства – эмблема сияющего солнца. Помпезный антураж явился в зал аудиенций Лорда Капитана– Командора, Детей Света, с появлением Найола, который был в один из дней удостоен сего возвышающего звания; горящее солнце из чеканного золота было изглажено поколениями просителей, заменено на новое и опять истерто. Золота здесь было довольно, чтобы приобрести любое имение в Амадиции, выторговать у кого-нибудь свидетельство о высоком происхождении да и махнуть с грамотою под мышкой в добытое именьице. Но вот уже десятилетия подряд ступал по золоту Найол и почти не задумывался о нем, как и о блеске эмблемы солнечной вспышки, сияющей золотым шитьем на груди его белой туники. К золоту как таковому у Пейдрона Найола влечения, пожалуй, не было совсем.

Вдруг взгляд его вновь обратился на ворох бумаг, лежащих на ближайшем столе: здесь пестрели рисунки, в беспорядке топорщились конверты депеш и донесений. Поверх вороха бумаг валялись три чуть помятых рисунка. Один из рисунков Найол поднял с явной брезгливостью. Который из трех рисунков выбрать, Найолу было безразлично: все три художника изобразили одну и ту же сцену, хотя и каждый по-своему.

Кожа Найола, тонкая, как лоскут пергамента, за долгие прожитые им годы словно бы все туже натягивалась на его тело, составленное, казалось, из одних костей да жил, вовсе, однако, не такое, как у людей слабых. Ни один человек не добивался столь высокого положения, которое занимал ныне Найол, раньше чем в волосах у него забелела бы седина, и всех их, из той длинной череды владык, отличала твердость камня, из которого сложен был Купол Истины. И все же он вдруг почувствовал, что собственная рука его, держащая рисунок, как будто вся стала тонкой и хрупкой, и понял, что надо спешить. Времени у него оставалось в обрез. Подходил к концу срок, назначенный именно ему, Найолу. И все же оставленных ему дней и минут должно хватить на все. Он обязан сам обратить оставшиеся ему мгновения в огромную глыбу времени.

Найол заставил себя развернуть толстый пергаментный свиток хотя бы наполовину, ровно настолько, чтобы свет упал на изображенное художником человеческое лицо, весьма небезынтересное для властителя. Рисунки долго возили в седельных сумках, линии, нанесенные мелом, поистерлись, впрочем, портрет оставался отчетлив. Портрет юноши, сероглазого, с рыжинкой в волосах. Похоже было, что юноша высок, однако утверждать это определенно Найол не рискнул бы. Выглядел-то парень высоким, но отстаивать его рослость с пеной на губах не хотелось. В любом из городов такой удалец мог бы проживать, не вызывая подозрений у граждан, когда бы им удалось не обращать особого внимания на шевелюру молодого человека и выражение его глаз.