Роберт Хайнлайн - Тоннель в небо

Автор «Путешествия Гулливера» сардонически предлагал подавать ирландских детей на стол к английским джентльменам; другие предлагали менее решительные пути сокращения населения; впрочем, особой разницы тут не было. Жизнь, любая жизнь, всегда стремится выжить и воспроизвести себя. Разум есть побочный продукт этой основной жизненной тенденции.

Но, возможно, и разум призван обслуживать это неразумное требование жизни. Наша Галактика содержит примерно сто тысяч планет земного типа, таких же теплых и пригодных для жизни человека, как и родная Земля. Фотонные корабли Ортегю могли достигнуть звезд. Человечество нашло место колонизации, и голодные миллионы европейцев пересекли Антлантику, чтобы рожать детей в новых землях.

Но никакой народ, даже объединив свои усилия, не может сооружать и отправлять сотню кораблей, каждый из которых вмещает тысячу колонистов, ежедневно, и делать это день за днем, год за годом, бесконечно. Даже если найдутся рабочие руки и желание (чего всегда было недостаточно), не хватит стали, алюминия и урана в земной коре. Вряд ли нашлась бы и сотая доля необходимого количества.

Но разум способен найти выход там, где его, казалось бы, нет. Психологи однажды поместили человекообразную обезьяну в клетку, из которой вели только четыре выхода. Затем они стали наблюдать: какай же выход она предпочтет.

Обезьяна нашла пятый выход.

Доктор Джесси Эвелин Рамсботем не пытался решить проблему роста населения: он хотел построить машину времени. У него для этого были две причины: во-первых, считалось, что построить машину времени невозможно, во-вторых, у него потели руки и он заикался в присутствии женщин. Он не сознавал, что первая причина порождена второй: он вообще не думал о второй причине – это была тема, которой его сознание избегало.

Бесполезно размышлять, как изменилась бы история, если бы родители Джесси Эвелин Рамсботема дали бы ему обычное имя Билл, вместо того чтобы наделить его двумя женскими именами. Возможно, он стал бы знаменитым полузащитником, а кончил бы браком и выполнением своей нормы деторождения, чтобы усугубить и так катастрофическое положение. Но он стал физиком и математиком.

Прогресс в физике был достигнут отрицанием очевидного и признанием невозможного. Любой физик девятнадцатого века сказал бы, что атомная бомба невозможна, если бы не был оскорблен этим вопросом; любой физик двадцатого века объяснил бы, почему путешествия во времени не совмещаются с реальным миром пространства-времени. Но Рамсботем начал перебирать три величайших уравнения Эйнштейна: два релятивистских уравнения пространства и времени и уравнение приращения массы; в каждом из них содержалась скорость света. Скорость была отправной координатой, изменения в пространстве вызывали изменения во времени, и он превратил эти уравнения в дифференциальные, начав играть с ними. Он получил результат на РАКИТИАКЕ, дальнем потомке УНИАКА, ЭПИАКА и МАНИАКА, больших вычислительных машин прошлого. Когда он проделывал все это, его руки не потели и он не заикался, за исключением тех минут, когда он вынужден был общаться с молодой женщиной – главным программистом гигантского компьютера.

Его первая модель производила поле темпорального стасиса размером не более футбольного мяча, однако зажженная сигарета, помещенная внутрь, продолжала гореть и неделю спустя. Рамсботем вынул сигарету, затянулся и принялся думать. Позднее он поместил туда однодневного цыпленка. При этом присутствовали в качестве свидетелей его коллеги. Три месяца спустя цыпленок был в том же возрасте и не более голоден, чем обычно бывают цыплята. Тогда он поменял фазы и включил электричество на кратчайшее мгновение.

В мгновение ока новорожденный цыпленок погиб от голода. За то же мгновение он совершенно разложился. Рамсботем понял, что изменил направление времени. и решил, что находится на пути к настоящему путешествию во времени. На самом деле он не открыл путешествия во времени, хотя и думал, что сделал это. Он несколько раз повторял опыты с цыплятами по просьбе своих коллег.

Рамсботем построил большую модель, чтобы испытать ее действие на себе. Включив электричество, он увидел, что его окружают не стены лаборатории, а полные испарений джунгли. Он решил, что это лес каменноугольного периода. Ему всегда казалось, что разница между пространством и временем является лишь человеческим предубеждением. Он выхватил пистолет и храбро, но безрассудно ступил в джунгли.