Мэтью Стовер - Герои умирают

– Во дворец? Вы разве не домой?

– Сегодня – нет. – Лицо Берна исказилось гримасой дурного предчувствия, от которого у него похолодело в животе. – Мне надо доложить Ма'элКоту, что мы упустили Кейна.

Ламорак находился в верхней каморке дома Берна. Он сидел за широким исцарапанным письменным столом и смотрел в окно на приближающуюся бурю – тяжелая пелена облаков заволокла звезды. На севере непрерывно вспыхивали молнии, а от рокота грома звенели стекла. Ламорак никогда не видел более грозной бури, однако сейчас едва обращал на нее внимание.

Его гораздо больше заботила собственная жизнь, в чем он честно признался себе. Конечно, ему не хотелось, чтобы Пэллес погибла, но если она останется жива, для него ничего не изменится – все равно он слишком далеко и не сможет крутить с ней любовь. А Кейн… Черт бы его побрал, этого Кейна – он знал, что Берн и Коты идут за ним по следу и привел их прямо к нему. То есть своими руками запер его в этой камере.

Ламорак не питал никаких иллюзий по поводу милосердия Берна. Единственное, на что он надеялся, – купить свободу и вырваться из когтей Котов, попав под опеку констеблей или Королевских Глаз, и сделать это до завтрашнего дня, когда Кейн поднимет бучу. Даже если Берн погибнет на Стадионе, Коты перережут Ламораку глотку в две минуты.

Нет, у него все же остается шанс. Он намерен заключить сделку, пока это еще возможно.

Он не мог заговорить со стражниками – они пресекли эту попытку. Тогда Ламорак начал обыскивать комнату, пока не нашел клочок пергамента и перо. Еще несколько минут поисков – и он обнаружил чернильницу, в которой булькали чернила.

Он написал:

Берн.

Ты ушел прежде, чем я успел тебе рассказать. У меня есть для тебя сведения о Кейне, сведения, которые могут спасти Империю, если ты будешь в курсе. Приходи вместе с герцогом Тоа-Сителлом или императором, чтобы они гарантировали мне свободу, и я раскрою весь зловещий замысел Кейна. Ты не пожалеешь,

Поспеши.

Ламорак.

Он сложил пергамент и надписал:

Отдайте это письмо графу Берну, и он вознаградит вас.

Минуту актер держал письмо в руке, взвешивая его; оно было не тяжелее любого другого, но это ничего не значило.

Ламорак проковылял к запертой двери и подсунул под нее пергамент. К завтрашнему утру его наверняка обнаружат. Затем повернулся и какое-то мгновение отдыхал, облокотясь на дверь, прежде чем отправиться обратно в кресло. Снаружи сверкали молнии и грохотал гром. Первые капли дождя забарабанили по стеклу. Усиливающийся ветер выл по-волчьи дико.

«Сильная будет буря, – подумал Ламорак. – Слава богу, я останусь в стороне».

– Согласны ли вы, профессионал Хэри Капур Майклсон, взять эту женщину, профессионала Шенну Терезу Лейтон, в законные жены, любить ее и заботиться о ней в богатстве и бедности, в горе и радости и хранить ей верность, пока смерть не разлучит вас?

– Согласен.

Буря обрушилась на Анхану ночью, за час до рассвета. Она пронеслась по городу, разбивая окна и ломая двери, срывая с домов крыши, пригибая до земли деревья, словно траву.

Вставший стеной ливень разогнал толпы по домам, и улицы остались армии. Благодаря непогоде и военным пожарным бригадам оранжевые языки пламени вскоре были потушены.

Однако мятеж не утих – случившееся было всего лишь передышкой, паузой между вдохом и криком. По всему Старому Городу под каждым кусочком крыши прятались жители Северного берега, попавшие туда поздно вечером в толпе. Мужчины и женщины, эльфы и гномы, огрилло и тролли сбивались в кучи под навесами магазинов или под выступами крыш. У них было вдосталь виски, по рукам ходили все новые и новые кувшины, а дрожащие люди и нелюди тем временем дожидались окончания дождя с каким-то угрюмым интересом.

Армия и констебли были слишком заняты борьбой с пожарами и попытками очистить улицы, а также арестовать побольше народу; все чуяли – главная беда еще впереди.

Работники «Имперских новостей», игнорируя буйство стихии, собирали всех пажей компании: колотили в их двери и поднимали с постели глубокой ночью. К завершению бури они получили необходимые указания и были готовы к работе. Как только первый розоватый луч окрасил вершины восточных гор, одни пажи рассыпались по всему Старому Городу, а другие ожидали восхода, когда опустят мосты.

Наконец самые высокие шпили дворца Колхари заблестели в первых солнечных лучах, и по всему городу зазвенели колокола – бронзовые голоса Храма Проритуна сливались с легким серебристым звоном колокольни Катеризи, а ударам мечей о щиты в святилище Крила вторили легкие ручные колокольчики пажей. Вскоре к колоколам присоединились всевозможные разновидности труб, от простых рожков до огромного «брути» на Стадионе Победы, в который дули одновременно три человека. Эта душераздирающая какофония немедленно заставила горожан проснуться и подбежать к окнам, а заодно перепугала дремлющих повстанцев, торопливо поднявшихся с импровизированных постелей, и привлекла внимание солдат.